Начало занятий на третьем курсе института было необычным. Пришли первого сентября смотреть расписание, а на доске, где висело предыдущее, пустота. Побежали в деканат: как и почему. Весть огорошила – занятия отменяются на два месяца. Всех на картошку, но куда – неизвестно.
На следующий день появилась конкретика: сбор там-то и во столько-то, да взять тёплую одежду. Мы считались взрослыми и лишние подробности, вроде как, должны нас обидеть. Думайте сами, решайте сами студенты, что брать и в каком количестве. Пронырливые девчонки сбегали к своим «сёстрам» на старших курсах и те просветили, что нужны наматрасники и наволочки, которые будем набивать то ли сеном, то ли соломой, так как спать придётся на полу. В шестидесятые годы в ходу были ватные телогрейки, незаменимые при строительных работах и в сражениях, как на войне настоящей, так и в битвах за урожай. Их надлежало непременно брать, у кого они были!
Куда нас везут – мы не знали. Руководитель из аспирантов на наши вопросы отвечал уклончиво, да и знал-то он мало: лишь название деревни. Когда приехали, все ахнули. Дома на взгорье торчали новогодними свечами. С этого места, как с колокольни, виды открывались уникальные. Справа, за неглубокой лощиной, темнел под низким мрачным небом загадочной синевой сосновый бор. Главная и единственная улица (порядок – по-местному) круто обрывалась в глубокую долину, в полугоре которой бил невиданной силы родник. Родником-то его назвать можно было лишь с большой натяжкой – здесь вытекала подземная река большой силы. Поток из трубы диаметром двести миллиметров бил непрерывно, заполняя собой всё сечение. Миллионы кубометров воды в год.
Шесть парней нашей группы поселили у старика и старухи в одном из деревенских домов. Возможно, они не были старыми, но для нас 20-тилетних они казались древними, заросшими мхом смердами – так в стародавние времена звали крестьян на Руси до XV века. Матрацы набили соломой, а наволочки пахучим, свежим сеном. Спалось на такой духовитой подушке отменно, хотя и на полу. «Старуха» почти каждый день топила русскую громадную печь, благодаря ей даже на полу не было холодно, хотя к середине октября выпал снег. Печь была единственным поставщиком горячей воды и пищи, так как не было в достатке даже керосина, чтобы готовить еду на керосинке или керогазе.
Обедали в столовой в соседнем большом селе. Доставляли нас туда в кузове специально оборудованной полуторки. По инструкции мы должны были сидеть на скамейках поперёк кузова, но так-то скучно и неинтересно. Мы стояли и орали песни Высоцкого, в ту пору чрезвычайно популярные. Ветер заталкивал слова назад, в глотки, нас мотало из стороны в сторону на неровной дороге. В заляпанных глиной телогрейках, в грязных резиновых сапогах, с обветренными лицами, с жесткими мозолями на ладонях мы чувствовали себя штрафниками, идущими в последний бой.
«Всего лишь час дают на артобстрел -
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому до ордена, ну, а кому – до вышки.
Некоторые из наших детей интеллигентов даже не знали, что такое «вышка». Приходилось объяснять. Не верили, но тоже орали.
За этот час не пишем ни строки –
Молись богам войны артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так –
Мы штрафники,
Нам не писать: «…считайте коммунистом».
Мы тоже не писали писем родным, а обеденный час воспринимали словно тот, что до «самых главных дел». Â
Столовский харч состоял, по большей части, из картофеля в разных видах поварской обработки. Картофельный суп с редкими кусочками свиной тушенки, картофельное пюре с котлетой, кисель, в котором тоже крахмал. На завтрак и ужин нам выдавали сухой паёк. Мы только просили хозяев ночлега вскипятить нам воду.
Среди нас в эту пору был популярен такой анекдот.
Приходит молодой мужик к сексопатологу и говорит упавшим голосом:
-У меня проблемы в постели.
-Проверим, - бодренько отвечает врач.
Проверили, никаких патологий. Врач озабоченно крутит авторучку в руках, не зная, что сказать. Подумав, спрашивает:
-А какая у вас диета? Чем вас кормит жена?
-На завтрак картофельные оладушки, на обед картофельный суп, ужинаем картофельным пюре с котлетой.
-Ха, - с облегчением воскликнул сексопатолог, - от крахмала только воротнички стоят.
Через две недели после возвращения у меня тоже возникли проблемы. Только несколько иного плана. Ни с того, ни с сего распухла раковина левого уха. Раздуло, словно воздухом накачали, как футбольный мяч.
Пошёл по врачам, но всем моя хворь казалась неведомой, чуть ли не смешной. Терапевты, «кожники» советовали не есть солёного, острого, кислого, сладкого. Пришлось включать собственные мозги. Стал анализировать, сопоставлять. Выводы пришли сами собой. Отец с мамой очень любили рыбу в любой обработке: жареную, пареную, вяленую, солёную. Особенно обожали каспийскую селёдку с ныне забытым названием «залом». Соответственно и я, и братья с сёстрами имели родительские пристрастия. Рассуждаю сам с собой дальше. Полтора месяца у меня во рту не было не только селёдки, но вообще ничего солёнее тушёнки. Вывод – надо срочно вернуться к привычной диете. Съел одну селёдку, потом другую. Через три недели опухоль на ушной раковине спала.
Клин клином вышибают!
Позже я прочитал у Марка Алданова, что личный врач Мольтке-младшего (1848-1916) лечил немецкого генерала от онкологии селёдкой. Но это так, к слову.