Мой первый выход в театр состоялся в шестилетнем возрасте. В театре юного зрителя шел «Овод» по роману Э. Войнич. С утра перебрал свою бесхитростную одежонку: хлопчатобумажные с начесом темно-синие шаровары, светлую рубашку, выглаженную, пахнущую свежестью, но уже с перелицованным воротником, «подарок» от старшего брата. Свитер показался несколько растянутым и неказистым, и мы с мамой решили, что его надевать не стоит. Особую тревогу вызывала обувь. Пришлось вытащить подарок зятя — хромовые ботинки, выданные в суворовском училище. Мне нравились ботинки с высокой шнуровкой, но эти даже с толстым шерстяным носком были мне великоваты. С потерявшим форму зимним пальто они, может быть, и не очень смотрелись, но... я был счастлив. Иду в театр! Манящее чувство предстоящей новизны переполняло все мое существо.
Поход был предусмотрен заранее: билеты в школе брат получил задолго до спектакля. Нас было трое: старший брат, я и Тамара, пятнадцатилетняя соседская девчонка. У брата и Тамарки были весенние каникулы, я же в школу еще не ходил.
Весна. Солнце играло в бесчисленных лужах и тихо журчащих ручьях. Нам с братом, как щенкам, хотелось все попробовать и испытать воочию, и мы брели, не разбирая дороги. Ботинки и низ штанов скоро промокли.
Контролерша с подозрительным вниманием оглядела меня с братом. Особенно пристально она разглядывала меня. Я смотрел ей прямо в глаза, не понимая, в чем дело, но тяжелое предчувствие становилось все более и более ощутимым.
—Сколько лет мальчику? — наконец спросила она, хищно выпрямляя в мою сторону согнутый палец.
—Восемь. А в чем дело? — резко ответила вопросом на вопрос Тамара, смелая и не по годам развитая девочка, прибавляя мне два года.
—А как называется спектакль, вы знаете? — возопила работница очага культуры.
—«Овод». Ну и что?
Подростковая дерзость бедно одетой девчонки еще более разозлила контролершу.
—Сцена расстрела Овода может нанести непоправимый урон психике маленького мальчика,— назидательно срезала женщина нашу компанию.— Я не имею права его впускать,— она еще раз показала на меня.— Не велено до двенадцати лет.
Если бы гром грянул над нашей головой, мы не были бы столь оглушены. Но Тамарку сбить с толку было нелегко.
—Вы гораздо страшнее, чем сцена гибели Овода,— язвительно прошептала смелая девчонка.
Страж нравственности позеленела и, не сдерживаясь, закричала:
—Я вас всех не пущу!
—Мы и сами не пойдем! Выкуси-накоси! Мы не предатели! — откровенно нагрубила ей Тамара.
Я тихо плакал, отвернувшись к стене, и обреченно расковыривал трещинку в штукатурке уже ненавистного мне театра. Жгучая обида плотной удавкой перехватила горло.
Дорога назад была нескончаемой.