В год столетия рождения Юрия Нагибина вновь взял в руки его «Дневник». Открыл наугад. Книги имеют удивительную особенность – открываться конкретному читателю на интересном для него месте. Последний абзац из событий 1963 года.
«Когда первая пуля попала Кеннеди в шею, он повернулся недоумённо и горестно к своей жене Жаклин и наклонил к ней свою бедную простреленную голову. Для президента, властного не только над своей страной, но и над всем миром, не оказалось в этот миг защиты надёжней худеньких, трепещущих рук жены». Â
Прочитал и тут же отложил книгу, подумав: «Вот она, русская святая литература, святое искусство!» Главное для неё человек, его Дух в поисках и сомнениях, его движение к Свету любви или в Тьму ненависти.
Всегда так: наткнешься на точно выраженную мысль, на удивительный подбор единственно верных и чистых слова, на описание прекрасной природы и замираешь поражённый. Обдумываешь, настраиваешься на чувственное восприятие другой души. И уверуешь: тебе подарили её частицу.
Скорее всего, Кеннеди не сам наклонил простреленную голову, а она качнулась от ударной волны мощной, летящей с огромной скоростью винтовочной пули. Писателю неважно выдуман герой или он конкретное историческое лицо. Главное для него показать свое личное отношение к произошедшему, передать интерес и духовную близость его с персонажем, заставить читателя ощутить боль, любовь, страх и бессилие как свои. Возбудить сопереживание. Выпестовать щемяще-щенячье чувство сопричастности.
В детстве, в молодости я боготворил прозу Нагибина, чьё мастерство, имя воспринимались как недостижимый образец писателя и Человека. После пятого класса его «Зимний дуб» стоял на первом месте в списке литературы, обязательной к прочтению в летние каникулы. Читая его, я буквально упивался глубоким знанием природы и точностью её описания, так как сам жил рядом с лесом и кое в чём разбирался. Но Нагибин! Нагибин – литературное Божество!
Одним из самых счастливых дней (их совсем немного в жизни) стал тот, когда в декабре 1973 года, отправляясь в Москву, я заглянул в киоск «Союзпечати», чтобы запастись чтением на долгую дорогу. А там двухтомник Нагибина. При тогдашнем дефиците литературы – это было чудо. «Книга детства», «Пик удачи». Что может быть прекраснее в литературе? Ничего!
И вот «Дневник». И узнаешь, всё, что я (и многие другие его почитатели) боготворил, оказывается «писалось на выброс» (выражение Нигибина). Всё это не от души, а ради денег, ради славы и карьеры, всё это высокопрофессиональное делячество. Мне больно от мысли, что те красочно и талантливо изображенные мучения юного Юры Нагибина, испытанные во время несения тяжёлого бархатного красного знамени на вытянутых руках, есть ничто иное, как приём коммунистического воспитания. Воспитание, которое он ненавидел.
В год написания поэтичного и душевного «Зимнего дуба» Нагибин признавался: «Моя душа заросла плющом, мхом, дроком и другими душащими растениями, которые от века символизируют запущенность, забвение, пустоту вечности». Нынешние либеральные критики выспренно объясняют это состояние поисками свободы, а раздвоение личности, лицемерие – «тотальным советским двоемыслием, рабской психологии, лжи, проникшей во все поры советского общества». Сильно сомневаюсь я относительно «всех пор», в которых мне пришлось честно жить и добросовестно работать, но, без сомнения, что поры столичной «элиты», в которой вращался Нагибин, были таковыми. Будь иначе, не вписалась бы она так быстро и с явным удовольствием в «новую», антисоветскую Россию.
Ещё меня напрягает такой факт. Лучше всех описывают природу её уничтожители. Знаменитые писатели-охотники для меня загадка. Как это, уничтожать ради забавы то, что любишь, если верить их рассказам? Ведь не из-за куска же мяса убивали животных состоятельные Иван Тургенев, Сергей Аксаков, Михаил Пришвин, Юрий Нагибин, Эрнест Хемингуэй. Я могу понять Владимира Арсеньева, Григория Федосеева, чьими романами я зачитывался. Они, геологи, исследователи и путешественники, убивали животных для еды, чтобы выжить в тяжёлых таёжных условиях. Убивать же ради процесса убиения? В этом есть нечто лицемерное, двуличное. Неужели, чтобы скрыть свою тёмную страсть, они пишут о природе так красиво и талантливо? Загадка! И совсем становится грустно, если предположить, что, воспевая красивые души, известнейшие писатели стремятся восполнить дефицит чистоты и любви в собственной?
Свой дневник Нагибин подготовил к печати в 1994 году, когда свобода обрушилась на нас мутным потоком вседозволенности. Вот впечатления 34-х летнего Нагибина о своих коллегах: «…страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачёв». Для этого нужна свобода, о которой мечтал Нагибин?
У меня второе издание «Дневника» от 2001 года. Я купил его в это время, часть почитал и отложил неприятно удивлённый. Подумал: позже разберусь. Сейчас я прочёл его полностью. Лучше бы я этого не делал. Как совместить прекрасную, чистую прозу Нагибина с его подленьким двуличием я не знаю.
Скорбно мне от этих тяжёлых вопросов и печальных мыслей. Ох, как прав Экклезиаст, что познания умножают скорбь. Â
3.04.2020г.