В начале далёких и лихих 90-х я вернулся в родной город. Был весь издёрган от переезда, смены работы, привыкания к новым условиям, требованиям, людям. И как-то встретилась мне бывшая соседка по частным домам в городском посёлке. Тётя Мотя - сухопарая, высокая старуха с продолговатым худым лицом и костистым носом. Разговорились.
-Слышь-ка, твой отец перед продажей дома многое из вещей роздал по соседям. Знаю, что три иконы покойной твоей матушки он отдал Марье. Ты сходи к ней, да выручи хотя б одну из них. Да, не тяни: у Марьи чахотка верно, кашляет, как в иерихонскую трубу гудит. И всё от курева проклятого: дымит, как паровоз, свои папироски. Вот и моего мужика табачище сгубило. Помер раньше срока, царствие ему Небесное. Приходи во второй половине дня. Марью я предупрежу…
Я возвращался с кладбища, с могилы мамы, и понял, что встреча совсем не случайна.
Не откладывая дело в долгий ящик, я через день поспешил к Марье. Просторный Марьин дом с башенкой потерял прежний лоск. Приёмный сын соседки парнем был нерукодельным: предпочитал пивко тянуть, да на диванчике лежать перед телевизором. На моё счастье дома его не оказалось. Марья не удивилась моему приходу, видимо тётя Мотя сдержала слово – предупредила.
-Садись, Минька, садись, - она смахнула с венского стула тканевые кусочки.
В большой зале царил хаос, повсюду валялись обрезки цветной бумаги, ленты и ленточки, тряпочки, шпагат, проволочки. Пахло столярным клеем. Густой, вонючей бахромой висели облака табачного дыма. Марья кормилась продажей искусственных цветов у кладбищенской ограды.
-Матрёна приходила ко мне. Одна икона дарена отцом твоим. Она моя. Выбирай из двух, - и она зашлась тяжёлым кашлем, доставая иконы из полуторавековой давности шкафа.
При виде одной из них у меня прервалось дыхание. Память услужливо вытащила из своих закромов нужное зернышко. Это была икона, которую мама ставила передо мной, пятилетним, наставляя на путь веры. Я повторял за ней слова молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». После каждой запятой следовала раздумчивая пауза… Поздний осенний вечер, рядом теплится лампадка. Слова мамы журчат тихим родничком, что бьётся из-под горы возле дома. Уютным теплом наполнена моя грудь...
-Беру, - сказал я, указав пальцем на нужную.
Вытащил из портфеля коробку конфет.
-Марья Ярославна, это вам к чаю.
-Оставайся, я сгоношу чайку.
-Нет, - решительно возразил я и польстил, - у вас ещё много работы.
-Да, уж, - Марья с неизбывной тоской поглядела на своё рукоделие. – Родной завод остановили, а другой работы нет.
После обретения иконы всё у меня само-собой наладилось, утряслось, сложилось.
Старая икона на цельной доске в простом, небогатом медном окладе с потемневшим от олифы ликом Спасителя стоит у меня на специальной полочке в зале маленькой двухкомнатной квартирки. Она – вещественная связь с мамой, которой нет уже 45 лет. Я не думаю специально о религии, а всю жизнь работаю. То в хлорном цехе, то в правительстве, то за письменным столом, как, впрочем, и многие. Вера в Бога для меня - некий боковой фундамент, с которого я критически поглядываю на фанатичных атеистов.
Духовную близость с мамой я ощущаю перед каждым сном, шепча молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
1991год.