Много и очень многие говорят о свободе, начиная с Великой французской революции и по сегодняшний день. Суть этого понятия, как с вербальной точки зрения, так и с философско-общественной истёрли за два с лишним столетия как римский динарий. Истёрли до неузнаваемости.
Между тем, во славу её величества Libertas отданы миллионы жизней и, вроде бы, всё – достигнута столь искомая свобода за столь огромный период времени, но люди недовольны. Им кажется, что их по-прежнему ущемляют, утомляют обязанностями, эксплуатируют, не давая необходимого количества денег. Ох, это злато! Когда им измеряют степень свободы, то дело её плохо.
Два века тому назад в угарном чаде угольных котельных, дающих пар для грохочущих звероподобных машин с огромными маховиками и шкивами, в скученных вонючих рабочих кварталах Голландии, Англии, Германии, Франции было, действительно, тесно, мрачно, несвободно. В прямом и переносном смысле этого слова. Ошалевшие от визга приводных ремней, от шума поршней, от блеска отполированных руками штурвалов труженики отождествляли машины с исчадием ада, с мировым злом и крушили их, пытаясь вырваться на свободу. Наивные люди! Тех, кто владел этими машинами, они не трогали, если и трогали, то на смену им приходили новые угнетатели, новые машины, новые уставы, не лучше прежних.
Для первых капиталистов это слово ассоциировалось с другим смыслом, тщательно затушёванным и непроизносимым. Чтобы успешно эксплуатировать себе подобных homo sapiens, им была нужна свобода от эфемерных и ненужных для дела качеств, как совесть, стыд, сострадание, жалость и любовь. Капиталисты успешно избавлялись от них.
Так «расцветал» капитализм. С того стародавнего времени мало что изменилось по классовой сути, хотя машины стали ласковее, обходительнее с работающими на них. Капиталисты, оплачивающие научное и техническое развитие (прогресс), воплощение доброты и заботы о подчинённых. Но как верно подметил один поэт: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». А он рушится!
И тут самое время сделать важное разграничение. Свобода бывает внешняя – самая элементарная, и внутренняя, более трудно достижимая и имеющая более высокий ранг. Свобода, зависящая от количества купюр в кармане – это внешняя, имеющая, в основном, инстинктивный, физиологический характер. Сладко пить, сытно есть, красиво жить в благоустроенных жилищах, спать с красивыми особями, ездить по свету, болтать и писать о том, что придёт на ум. Чем больше денег, тем больше степеней внешней свободы. «Всё куплю», - сказало злато…».
Когда душа твоя не приемлет зависти, гнева, жадности, обжорства, блуда, гордости, уныния, то есть всех грехов смертных, то она свободна от их разрушительного воздействия. У душевно (внутренне) свободного человека эти отрицательные качества не командуют им, не гнетут его, не толкают на воровство, обман, убийство, угнетение себе подобных, хвастовство, предательство, пренебрежение отцом и матерью.
Внешняя свобода, в основном, покупается, внутренняя достигается самосовершенствованием, движением вверх к Божественной благодати – носительнице абсолютной свободы. Чтобы оставаться человеком, он должен (именно: должен) постоянно расти, увеличивая степени внутренней свободы.ÂÂÂ Иначе – утрата стыда, совести, понятия греха, а за всем этим - крах. Прочитал на днях, что в США зарегистрирована Ассоциация любителей секса с детьми. Что это, как не извращение, узаконенное государством? О такой свободе мечтали французы, взявшие штурмом Бастилию в XVIII веке, или чумазые кочегары века девятнадцатого? К такой свободе должен стремиться человек третьего тысячелетия от рождества Христова?
Хотя со мной кто-то и не согласится, возразив, что внешняя свобода – это результат неустанного труда, умения, таланта. Несомненно, есть примеры пересечения, вернее, дополнения и взаимопроникновения этих свобод, поскольку физический и умственный труд очищает душу человека, заставляет выбирать добро, а не зло. Но, один ставит труд целью наживы, а у другого – на первом месте радость от достигнутого результата на благо других людей и лишь на десятом – средства, добытые трудом на пропитание для новых свершений. Жить не для того, чтобы есть, а есть, чтобы совершать добро.
И тут самое время поговорить о генетике. Фёдор Достоевский называл её «карамазовской силой», подразумевая под этим русскую поговорку «как волка не корми, он всё в лес смотрит». Действительно, учёные вычислили, что 80% поступков и способностей человека наследуются от родителей. И то верно, что на груше не могут вырасти бананы.
И, тем не менее, не будем забывать о воспитании. Двадцать процентов - это немало. В советское время свободу определяли, как осознанную необходимость. Она формируется с детства. Все стадии взросления должны идти в срок, не задерживая другую, но и не опережая. До полугода – люлька, потом кроватка, в которой можно вставать и ходить, держась за поручни. Мир должен расширяться постоянно и постепенно. Следующие этапы – комната, квартира (частный дом), двор, улица, город, другие города. И на каждом этапе новые люди, новые отношения, новые требования, новые навыки и умения. Если они не будут освоены в нужное время, маленький человек будет испытывать дискомфорт, скованность, а, значит, несвободу. Не научившись вовремя прыгать и скакать, ребёнок будет по-другому смотреть на своих ровесников, ловко и с радостью это делающих, и начнёт завидовать им. Так внешняя несвобода перетекает во внутреннюю зависимость, перерастая в негативную черту характера, загрязняя душу.
«Нет у тебя, человек, ничего, кроме души!»