- На заключительном этапе войны я воевал в составе 2-ой воздушной армии доблестного генерал Красовского. Она входила в Первый Украинский фронт под командованием маршала Ивана Конева. Нас, истребителей и меня в том числе, подняли в воздух, чтобы остановить немецкие бомбардировки наших пока ещё слабых и немногочисленных плацдармов на левом берегу Одера в районе чешско-немецко-польского Олау. Под стать мешанине народов в здешних местах было и положение с войсками. Ситуация на левом берегу напоминала сложный бутерброд. Немецкие части чередовались с нашими словно масло, колбаса и хлеб.
Лётной погодой ту снежную свистопляску вперемежку с дождём и туманом, назвать было сложно. Колючий северный ветер с Балтики нещадно сёк лицо, и, хотя температура крутилась возле нуля, но пока бежишь к самолёту начинает казаться, что оно отморожено. 21 января 45 года.
«От винта!» И я уже в воздухе. Умирать в последние дни войны совсем не хотелось, но приказ есть приказ.
Дядя отодвинул рюмку с водкой, стоящую перед ним на столе, и крепко потёр лысеющий лоб. Родной брат мамы частенько захаживал к нам в гости. Особенно он ценил памятные для него дни. Сегодня как раз было 21 января. Этот день дядя Миша считал своим вторым днём рождения. Он принёс бутылку «Столичной» и сосисок. Дядя работал на мясокомбинате и сосиски у него были очень вкусные. Мама быстренько сварганила картошечку, отец принёс из погреба солёных огурцов, помидор и квашеной капусты. Что ещё нужно для фронтовых воспоминаний?
-Над Одером мой самолёт подбивают. Сейчас в это верится с трудом, но фюзеляж, по сути, был полностью деревянным, пусть даже и сделан из высокопрочной фанеры. В крыльях топливные баки, а в них углекислый газ от возгорания. Конструкторы заботились о нас, пилотах.
Я, подросток, только что вернулся после игры в хоккей на площадке, залитой нами, пацанами. Шайба попала мне в тыльную сторону ладони, зашибла кость. Переодевшись, я захожу в залу, чтобы поздороваться. Задеваю рукой за косяк и морщусь от боли. Дядя замечает это.
-Что с тобой?
Узнав в чём дело, просит маму:
-Принеси блюдце.
Наливает в него немного водки и говорит:
-Макай в неё больное место и растирай. Водка разгонит синяк и уменьшит боль.
Я растираю синяк и с интересом слушаю.
-Мотор отказал, и я стал планировать, молясь Богу, чтобы приводниться ближе к правому берегу Одера, к нашим. В конце войны, немцы, понимая, что конец близок, в плен наших не брали. Мстили за проигранную войну.
Мама, провожая любимого и самого младшего брата, подарила ему нательную иконку Владимирской Божьей Матери. Позже она всегда утверждала, что именно она помогла брату.
-Наконец, приводнился почти на фарватере реки. От резкого толчка я в кровь разбил лицо о близко расположенный прицел ПБП-1, который мы, шутя, расшифровывали как «Прицел, бьющий пилота один раз». Баки почти пусты, да ещё углекислый газ в них, и они стали как понтоны. Самолёт хорошо держится на воде. Вылез на крыло. Вплавь в тяжёлом зимнем, ватном комбинезоне не дотянуть, да и пловец-то я аховый. Но заметил, что течение сносит меня к правому берегу. Ура! Но с другого берега стали строчить немцы. Молодые и озорные сопляки, которых Гитлер от безнадёги призвал в армию в 1945. Им бы пострелять, потешиться. Баловство одно, но самолёт всё же наполнялся водой и медленно, но верно тонул. Думаю, буду держаться на крыле до последнего, а там чему бывать - того не миновать. До берега оставалось десять-пятнадцать метров, когда самолёт затонул, а я за ним. Течение быстрое, горное, одежда тянет на дно. Захлёбываюсь холодной, как лёд, водой. Помахал руками из последних сил. Последняя мысль: летал, парил, а приходится тонуть. Ужасная мысль.
Дядя опять замолчал и поднял рюмку.
-Давай, шурин, вздрогнем! – поддержал отец.
-Чего мы, деревенские парни, умели-разумели в технике до войны? Ничего! Но быстро обучились и победили хвалёных технарей-немцев.
Мама влюблёнными глазами смотрела на брата. Они выпили, закусили не спеша.
-Дальше-то что? - Не удержался я.
-Дальше? Не очень интересно. Гражданские чехи длинным багром вытащили меня из воды. Но не рассчитали силы: так сильно зацепили бедро острым крюком, что попал я в лазарет. И до сих пор удивляюсь, какая великая нервная сила заложена в человеке. Ледяная вода, сильный ветер, мороз. А пехота? Днями и ночами в сырых окопах, под дождём, снегом, в болоте, в грязи – и никаких простуд, никаких ангин, никаких вирусов и других болезней. И только-только кончилась война, как многие расслабились и тиф пошёл косить наших солдат и офицеров. Трудно поверить, но это так. Лазареты переполнены. Сам видел!
Мы молчали, переваривая сказанное всяк по-своему.