Михаил Чижов

Первым учителем и противником в шахматных играх был старший брат. Как-то раздобыл он учебник Левенфиша «Шах­маты для начинающих», который в начале пятидесятых был самым популярным и, по сути, единственным. Усвоив что-то новое, брат сажал меня за шахматную доску. Он пробовал на мне различные новинки. Приходилось на ходу искать опровер­жения. И скоро мы сравнялись по силе игры, разница в три года абсолютно ничего не значила.

Когда в первом классе я «мыл» вместе с «мамой раму», чи­тая букварь, брат разбирал шахматные партии и восхищался Александром Алехиным. Брат гордился, что у него такое же имя. «Я — Алехин, ты — Капабланка! Садись, у нас будет матч на первенство мира до шести побед»,— говорил брат, расстав­ляя фигуры. Старые, облезлые от частого употребления, они хранили жар былых сражений. Мама поощряла наши увлече­ния по многим причинам, в том числе и самой прозаической — мы не мешали ей.

Я и брат учились в маленькой семилетней школе, временно разместившейся в уютном купеческом особняке. Второклассни­ком, я уже участвовал в первенстве школы по шахматам, так как часто обыгрывал друзей брата. Я почти постоянно учился во вторую смену, а игры начинались после занятий старше­классников, так что меня вызывали с уроков. Посланец дели­катно стучал в дверь и, просунув голову в приоткрытую дверь, просил учительницу отпустить меня на турнир, шепотом добав­ляя: «Директор разрешил».

Шахматы после войны были невероятно популярны: еще бы: впервые советский человек стал чемпионом мира. Повсюду в школах, домах пионеров создавались шахматные кружки и сек­ции. Но нам с братом не суждено было в них позаниматься — родителям вскоре пришлось переехать в другой, отдаленный район города.

Вот на том, первом в нашей жизни, турнире, в предпослед­нем туре, жребий свел меня с братом. Обыграв меня, он зани­мал бы первое место, это было справедливо: брат все же играл сильнее меня. Но нашла коса на камень, партия все очевиднее склонялась в мою пользу. Вдруг я услышал сдавленный шепот: «Лёха, дурак, что ты делаешь, ведь все равно не будешь по­бедителем. Поддайся». Противоречия раздирали меня: помочь или ломить до победы? Это был нелегкий выбор. Все-таки пришлось разочаровать брата.

После того памятного поединка бывало, что накал наших шахматных баталий бесследно сжигал сдержанность: игра по­рой заканчивалась ссорой. Но желание испытывать свои силы вспыхивало вновь и вновь. Что еще нужно для осмысленной старости? Мы не стали видными игроками, а задержались на уровне второго-третьего разряда, предпочтя более живые виды спорта. Но умение делать самостоятельный выбор и размыш­лять, заглядывая вперед, привитые с детства, навсегда стали верными помощниками в нашей жизни.

Позднее, на волнах юношеского максимализма, я негативно воспринимал людей, не умеющих играть в шахматы. Еще позд­нее этим недостатком я объяснял неумение самостоятельно мыслить и принимать дальновидные решения. Теперь пришло понимание причин отказов больших начальников от игры со мной в шахматы. Боязнь проявить свою «близорукость», боязнь пере­живаний от ущемленной, но явно завышенной самооценки.

Ах, как хочется, чтобы среди руководства страны, крупных фирм, банков были люди, достигшие в шахматах хотя бы вто­рой категории и не боящиеся проигрыша. Только шахматы при­учают не считать противника глупее, чем ты, мыслить вперед, предвидеть ходы другого человека.