| Содержание |
|---|
| Игры разума |
| Страница 2 |
| Страница 3 |
| Страница 4 |
| Страница 5 |
| Страница 6 |
| Все страницы |
Страница 2 из 6
Но мнения читателей его мало интересовали: «…Именно, что я писал «во всех направлениях» (постоянно искренне, т.е. об 1/1000 истины в каждом мнении мысли), было в высшей степени прекрасно, как простое обозначение глубочайшего моего убеждения, что всё это «вздор» и «никому» не нужно…»
Для чего я писал? - спрашивал сам себя Розанов, и отвечал: «Унежить душу. А убеждения? Ровно наплевать».
Однако можно понять (прочитать), что на убеждения Розанову было отнюдь не наплевать. С началом либеральных реформ (1861), предпринятых царём-освободителем Александром II, российское общество стало стремительно разделяться, поляризоваться. Стенка на стенку. В одной шеренге стояли «прогрессисты» («вонючие разночинцы» по Розанову), левые радикалы и либералы («пятая колонна» - сказали бы мы сейчас), а в другой – консерваторы, поздние славянофилы и державники. И тогда, почитав В. Розанова, отчетливо становится понятно, что он поддерживал вторых. О людях из «первой» шеренги Розанов говорил: «…не стой у них поперек горла «правительство», разорвали бы на клоки Россию и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за «рюмочку» похвалы». Прочитаешь такое и ахнешь: ничего-то, кажется, не изменилось в России за сто прошедших лет.
О революции ещё более логично и строго, геометрически. «Революция имеет два измерения – длину и ширину, но не имеет третьего – глубины. И вот поэтому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не «завершится». В революции нет радости. И не будет».
Нет радости и от контрреволюции, происшедшей в 1991 году, а плоды её для русского народа не только не вкусны, но отвратительно горьки и несъедобны.
Мария Александровна Каллаш (философ, литературовед, 1886-1954) сформулировала литературное кредо Розанова так: «Единственная в литературе тайна розановского творчества заключается в том, что он и автор, и действующее лицо одновременно, в какой-то совершенно исключительной нераздельности».
И вот мы читаем у Розанова: «Нельзя? – Мне можно. На мне и грязь хороша, потому что я – я.
-А вы все – к черту!..»
Кого в этом неприкрытом эгоцентризме больше – автора или действующего лица? И откуда такое? Не из сломанного ли и нищего детства?
«Как я чувствовал родных? – спрашивал Розанов и отвечал, – Никак! Отца не видал и потому совершенно и никак его не чувствую и никогда о нём не думаю… Но и маму я, только «когда всё кончилось», почувствовал каким-то больным чувством, при жизни же её не почувствовал и не любил…».