Михаил Чижов

Приближалась гроза. Темно-серые тучи долго и терпеливо и уплотнялись, сокращая сине-голубые небесные окошки. Духота нарастала. Облитое липким потом, тело страдальчески жаждало хоть малейшего дуновения ветерка. Листья даже са­мых высоких берез постепенно замирали в ожидании будущих порывов ветра и ударов капель воды. Сонная одурь обволакива­ла слабеющее тело, превращая его в податливый кусок мяса. Легкие испытывают недостаток кислорода, и мозг заполняется паутиной лени и дремоты, голова клонится вперед в поисках опоры, мысли путаются. Природа и человек впадают в состоя­ние спячки. Все и все как бы затаиваются в ожидании очище­ния: земля и воды, деревья и травы, мысли и действия, душа и тело. Напряжение усиливается. И только резкие, новые впе­чатления способны разбудить умирающее сознание.

Теплоход швартуется к пристани Углич. Вступаешь на зем­лю, и сразу же приковывают взгляд купола красно-кирпичной церкви, находящейся справа на невысоком взгорке, образую­щем «стрелку» при впадении в Волгу маленькой речушки. Зна­менитый символ города — церковь царевича Дмитрия на крови.

— Построена в 1692 году по указу великих князей и госуда­рей Ивана и Петра, будущего Петра Первого, на том месте, где был убит царевич Дмитрий. Царь Иван Грозный в 1580 году женился на дочери знаменитого своего сановника Федора Наго­го, Марии, которая 19 октября 1583 года родила сына Дмитрия. Через год Иван Грозный умер, и боярская Дума по ложному какому-то подозрению послала вдовствующую царицу с ее от­цом, братьями и всеми родными в город Углич, где царевич прожил семь лет. — Молоденькая, вероятно, еще старшекласс­ница, экскурсовод, очень симпатичная, говорит заученно и мо­нотонно, как будто отвечает урок по нелюбимому предмету. Ча­сто сбивается, волнуясь, поправляется, заливаясь краской сму­щения.

«Наверное, первое лето водит экскурсии, учится, а это, верно, ее матушка, — думал я, глядя на юную девушку и жен­щину, стоящую подле нее. — Такой не задашь вопроса, а если ответит, то усомнишься в правильности, уж лучше прочи­тать», — непроизвольно размышлял я, пытаясь представить кар­тину рассказанного. Задумываясь над историческими события­ми, я всегда делал собственный вывод о той или иной личности, и где-то в удаленных уголках мозга откладывался результат: нравится — не нравится. Борис Годунов мне нравился: умный, деятельный реформатор, но только невезучий. Это же надо такому случиться, чтобы в июле выпал снег, а на другой год не было ни дождинки, ни росинки, а посему голод невиданный и не слышанный. В Угличе я впервые усомнился в правильности своего вывода: слишком много сошлось необъяснимых обстоя­тельств и подозрительных случайностей. Пришли на ум анало­гии нового времени: никогда не были раскрыты до конца убий­ства должностных лиц, близко стоявших к «трону» или зани­мавших его. Власть всегда напускает побольше туману и специально создает уйму неопределенностей.

А еще я верю в Божье провидение. И подумалось мне: не являются ли злые «шутки» климата, неурожаи и мор людской в годы правления Бориса Годунова наказанием Всевышнего за совершенное злодеяние к несмышленому ребенку? Или убий­ство «пролетариями» царевича Алексея после победоносного ок­тябрьского переворота и последовавшие события. А нынешние российские неудачи? Не есть ли это наказание за нищенское положение пенсионеров, за армию бездомных детей?..