Михаил Чижов

Наша «практикантка» совсем выдохлась, бездарно умерла бы и экскурсия, если бы не новая экскурсовод, предложившая нам посетить Свято-Воскресенский мужской монастырь. Он встре­тил нас штабелями досок и бруса, грядками лука и моркови. Совершенно необычный по архитектуре церковный комплекс был окружен забором из свежеструганных сосновых досок. На охапке свежего сена, прислонившись к доскам, сидел монах в клобуке и сосредоточенно читал, не обращая на нас ни малей­шего внимания.

При входе на паперть мы столкнулись с наместником мона­стыря, молодым мужиком, одетым в цивильный костюм черно­го цвета. Он не удивился при виде нас, чувствовалось, что с экскурсоводом он сегодня уже встречался. Несомненно: привле­чение туристов — благо для монастыря.

В сопровождении послушника, 25-летнего парня в клетча­той рубахе, мы обошли все восстанавливаемые помещения монастыря, лишь два года назад переданного братии, состоящей из трех человек. Третьего дня как была Троица, и стертые из­вестняковые плиты в галерее и молельных были устланы березовыми ветками. Мрачная сырость необжитых помещений призывала к молчанию. Всюду были видны следы запустения: почти полностью облетевшие фрески, рассохшийся кленовый иконостас с двумя-тремя чудом сохранившимися иконами, за­коптелые потолки.

Послушник, будущий монах, рассказывал о древних фрес­ках, найденных под нынешними, о том, что дешевле сделать новый иконостас, чем ремонтировать старый, об истории созда­ния монастыря и многом другом.

Я приотстал, дожидаясь, когда он закроет за нами дверь, и спросил:

— Чем вас привлекает такая жизнь?

— Духовностью,— кратко ответил крепко сложенный послушник тихим голосом и добавил: — И дело не только в мона­стыре. Я — коренной москвич. Окончил художественное училище. Отец бросил мать, когда мне было три года. Мы очень труд­но жили, очень. Я, как мог, помогал матушке, но она, видимо, надорвалась в этой безжалостной жизни. Похоронил я ее годназад. Приехал сюда. Москва — это бедлам. В Угличе простые, отзывчивые люди, чистые отношения между ними в маленьком городке с обилием святых мест.

— Вы будете монахом?

— Да, если выдержу послушничество. Меня настолько отвратила от мирской жизни нравственная ее грязь, что это затворничество кажется мне благом.

— Но вы, наверное, помните сказку об усталом работнике, мечтавшем без движений пролежать хотя бы сутки и проигравшем спор с хозяином?

Он посмотрел на меня с нескрываемым сожалением и, как мне показалось, брезгливостью, будто я в белых штанах сел в решето с малиной. Мне стало стыдно и одновременно радост­но, что есть еще сегодня в нашей меркантильно прожженной жизни нечто нравственное, непостижимое обычному созна­нию.

Только мы взошли на теплоход, как разразилась сильней­шая гроза, после которой стало гораздо легче дышать.