Михаил Чижов

Напротив одного из таких особняков, за железными ворота­ми, закрытыми проволочной скруткой,— вход на кладбище. Со­стояние могил и самого кладбища — это своеобразный, хотя и грустный, показатель отношения людей к своим предкам, кор­ням. У нас, в России, этот показатель удручающе низок, и труд­но однозначно сказать, что тому виной: годы ли советской вла­сти, проповедовавшей забвение старой жизни, исторически ли сложившийся менталитет, когда из-за скудности земель пере­селенцами становились сотни тысяч семей, православие ли, не­достаток культуры. Бывал я на погостах в Латвии и Литве, там они — настоящие музеи под открытым небом. Здесь музея не было.

«Хорошо хоть ворота закрывают от коз и коров»,— думал я, засовывая непослушную скрутку в «ушки» ворот. Рядом остано­вилась женщина, чтобы троекратно перекреститься на кладби­щенские ворота. Нам было по дороге. Непонятное длиннополое черное ее одеяние навело меня на мысль, что она, вероятно, служительница церкви.

— Вы не староста местной церкви? — уважительно спросил я.

— Нет, я только сторож.

— А как название церкви?

— Преображения Господня.

— В каком году она построена?

— Ой, не знаю. Я здесь недавно живу.

Я спустился к Волге, зашел на пристань. Некогда чистая вода была мутна и неприятна на вид. Из расписания, начертан­ного мелом на черной доске, можно было понять, что ходят всего две «Ракеты». Радуясь наступающему дню, «играла» рыба, выскакивая из воды. Заметив меня, дежурный по причалу вы­шел покурить.

— Как рыбалка? — спросил я, показывая на резвящуюся рыбу.

— Плохо, — ответил дежурный.— Ты не смотри, что много шуму. Мелочь это прыгает... С каждым годом все хуже и хуже.

— Что так?

— Вода становится грязнее и грязнее. Из гавани спускают нефтяные отходы после зачисток «мертвых» остатков перед ремонтом судов, да и течение стало значительно медленнее из-за Чебоксарской ГЭС. Не промывается Волга, заболачивается.

— Не проживешь на рыбалку?

— Еле-еле концы сводим. Я здесь недавно живу. А вот раньше говорят... Да коренных-то здесь осталось пять дворов, остальные дачники.

Грустным уходил я от великой некогда Волги. «Этот недавно живет, другой только что приехал. Не страна, а перекати-поле сплошное»,— думал я в сердцах. Обновленная церковь на угоре поправила мое настроение. «Хорошо, что веру пытаются вос­становить!» — порадовался я, медленно обводя церковь взгля­дом. Потом я увидел на заборе, на фоне серых досок, темно-зеленые листья тыквы. Когда-то маленький росточек пролез в щель, и теперь огромные листья блаженствовали под ярким сол­нцем. Всего было у них вдоволь: удобрений, влаги, солнца.

Знают ли листья, что через два месяца холодный ветер со­жмет их своим безжалостным дыханием? Знает ли суетящийся человек, что он смертен? Да, знает! И тем не менее он ищет свое место под солнцем, строит дома, рожает детей, сажает тыкву и хочет жить достойно.