Михаил Чижов

Подняв голову, я не увидел ясного с утра неба, оно сжа­лось в синий лоскут, вместо солнца глаза выжигал черный диск. Черным представилось все мое будущее. Я заплакал в отчая­нии, что не суждено мне быть сильным, ловким спортсменом, как русские гимнасты, победившие на олимпиаде, что я не буду классно плавать, боксировать, вызывая уважение сверст­ников. Моя жизнь заканчивалась в этот день.

Рука распухала на глазах. Она стала пузатой и свинцово неподъемной. Чужой.

Прибежали братья, а за ними мама.

—Сынок, что случилось, что с тобой? Я молча кивнул на искореженную руку.

Ее нежное, любящее сердце разрывалось от горя, но она не дала чувствам волю.

—Сейчас мы отведем тебя в воинскую часть, это недалеко, и там военврач все-все устроит и выправит сустав. Терпи, не плачь.

Я уже не плакал. Я онемел. И лишь глазами пытался встре­тить взгляды окружавших меня людей. Слова не убеждали меня. Только мамины глаза горели надеждой, во всех остальных мель­кало паническое неверие.

И в глазах военврача была только жалость. Только неисце­лимая жалость.

—Нужна операция. Я дам машину, чтобы отправить маль­чика в институт травматологии.

Мама, милая моя спасительница во всем, теперь не могла помочь. Лето. Воскресенье. Все опытные врачи на отдыхе или в отпусках. Даже ее горячие молитвы мне не помогли.

Тенистая улица, по которой мчится машина в институт.

Сочувственные глаза санитарки, обмывающей меня в ванне перед операцией. Удушливая, ломающая всякое сопротивление маска с хлороформом. Молодая, красивая женщина-врач, не­умело сложившая мои раздробленные косточки. Долгая тошно­та после операции, адская боль, укол морфия, а потом лишь терпение, терпение. От физической боли просыпается душа. В дни страдальческого одиночества и бреда я учил уроки любви и ненависти.

Когда сняли гипс, сосед по комнате, мужчина без обеих ног, взглянув на мою руку, жестко сказал:

—Ты — инвалид!

Я горько плакал в подушку.

—Глупости это,— не согласилась мама, навестив меня в больнице. И, подойдя к безногому, с отчаянием в голосе про­шептала:

—Что же ты какой бессердечный! Ведь он еще ребенок. А тот, уставив на маму наглые, рыжие глаза, смеялся от радости, что сделал другому больно.

После выписки, подвязав платком недолеченную руку, я и мама по пути к дому зашли на рынок. Она хотела угостить меня чем-то вкусненьким, но я ничего не просил. Я уже знал, как нелегко заработать деньги. Она купила мне анисовые яблоки. И вкуснее тех яблок для меня нет с тех пор.

Но я не стал лелеять обезображенную руку, а увлеченно занялся спортом.

И еще не раз терпел боль, получая травмы. И каждый раз в дни неудач чей-то голос пытался меня предупредить. Какая-то сила хотела остановить, укрыть, уберечь, но я плохо внимал предостережениям, пока не понял, что интуиция, как талант и судьба. Божий знак, которому надо следовать тотчас же. Без раздумий. Мгновенно. Как делает зверь, бесшумно уходящий в лунную ночь от опасной погони.