Михаил Чижов

Июнь. Казалось бы, обычный месяц для человека, родившегося после войны и не попробовавшего хлеба из горо­ховой муки, овса и ржи. Но вот парадокс: день 22 июня я чувствую изнутри, подкоркой мозга, как будто я жил в этот день и испытал жесточайшее потрясение, а сейчас его вспоминаю. Мне легко представить черные тарелки репродукторов, немые толпы бедно одетых людей, горестно внемлющих беспощадным словам о начале войны.

Пристально вглядываюсь, терзая душу, в измученные, закопченные лица солдат, мелькающие в военных фильмах этого дня. Смежив, как перед нестерпимым солнцем, глаза, вслушиваюсь в щемящий грохот боевых маршей телевизионных программ. День, когда 60 лет назад началась война, когда безжалостные полчища современных варваров накатились на спящих детей, женщин и мужчин. Больно смотреть и слушать, но я не отвожу взгляда и не затыкаю уши, я хочу понять: откуда в нас сила, сумевшая противостоять чужой, вооруженной до зубов, злой воле?

Широта духа — вот родник нашей силы. Да, мы плохо соблюдаем законы, скверно организованы, непедантичны, сорим деньгами. Но та широта, о которой я говорю, то нечто, что кажется эфемерным и малопонятным другим народам, позволяет терпеливо выносить чудовищные страдания и лишения и безошибочно узнавать нас на самых далеких меридианах огромной Земли.

Любые события — это прежде всего люди, их создающие. Солдаты Второй мировой войны. Мужики из глухих деревень, не успевшие «полюбить» колхозную, коллективную «волю»; рабочие заводов, не связанных с производством военных заказов; учителя, врачи и тысячи пацанов, только что закончивших средние школы.

Я хочу быть среди них, простых и бесхитростных, понимающих язык дружбы и не знающих слова «дедовщина»; хочу при утратах разделять их горе, обняв за плечи и низко-низко склонив голову. Я уверен, что они поймут меня, как понимают меня друзья и ненавидят враги, потому что душа моя такая же прямая и ранимая, как у тех солдат. Там было все ясно и понятно: где свои, где чужие; там безжалостный рентген войны мгновенно и точно проявлял черное и белое, фальшь и правду, браваду и храбрость, искренность и лицемерие. Я хочу быть среди них, потому что устаю жить, постоянно лавируя между интригами и истинным делом, правдой и мнимой целесообразностью, пропитываясь грязной политикой и порой не узнавая себя. Мне нужно их уверенное душевное спокойствие, взлелеянное священной правотой дела и долга, которое с годами теряю я. Иногда мне хочется умереть вместе с ними.

Я знаю войну лишь по рассказам родителей и родственников, но помню сотни осколков бомб и несгоревших зажигалок, которые мы собирали у родного дома, вблизи моста через Оку. Не забыл разбомбленные жилые дома, кое-где встречавшиеся в начале 50-х годов даже в далеком тыловом городе.