Михаил Чижов

В Севастополе, где я был в 1963 году, такие дома еще не все были разобраны и производили гнетущее впечатление. Дно Голубой бухты было завалено ржавым оружием, остатками машин, лафетами пушек, костями людей и лошадей (их особенно было много). Я плавал в маске над этим «кладбищем», и сердце наполнялось ужасом, когда представлял, как падало все это с тридцатиметровой отвесной скалы.

Даже те немногие следы войны, которые я видел, приводили в смятение. Как человек, слабое по физическим меркам существо, смог выдержать эту мясорубку тел и душ, надежд и разочарований, предательств и верности, поражений и побед.

Людей, прошедших фронт, я не считаю «потерянным поколением». Прямолинейные, порой до циничности, рассказы отца и дяди о войне я не считаю грубыми. Я понимаю людей, постигших правду, нам не доступную. Правда и счастье их в том, что они защитники родной земли.

Перед глазами в этот день все мои родные и близкие, живые и мертвые участники войны. Я вспоминаю брата мужа старшей сестры с его изрытой немецкими осколками спиной, которую поливал водой по утрам, следуя его фронтовой привычке. Он был очень близок нашей семье, жил и столовался у нас в начале 50-х годов, когда учился в водном институте. В сознании шестилетнего мальца никак не укладывалось, как можно жить с такими «ямами» на спине. Но он жил, работал, как воевал, и достиг многого. Именно он нашел меня в речном порту Астрахани, и через громкоговорящую связь кто-то попросил меня явиться к начальнику порта. И его голос через две с лишним тысячи километров глухо сказал:

— Мужайся. Твоя мама умерла.

Он сделал всё, чтобы я прилетел вовремя. Это было 20 июня.

А через 15 лет не стало и его. В день начала войны я опустил горсть земли на крышку его гроба. Каждый год в этот день я достаю из своего немудрящего архива скромную вырезку из газеты, пожелтевшую от времени и ломкую на сгибе, с надписью «Награда нашла героя». Заметка о нем. Десятки раз перечитываю, что в самые страшные дни боев за Ленинград, в октябре 1941 года, командир стрелкового взвода начал свой ратный путь, протянувшийся до Берлина. Много боев, много наград и вот еще одна запоздавшая — орден Красной Звезды. Две фотографии. Он, строгий, подтянутый, с седой головой и такими родными чертами лица, во время вручения боевой награды. На другой — его руки крупным планом, на ладонях которых Звезда ордена. Мои немые слезы памяти, как в детстве холодная вода, омывают его искореженную войной спину.

Слышу энергичный голос 80-летнего тестя, попавшего в штрафной батальон по нелепой случайности: при посадке он крылом своего истребителя повредил другой самолет. Чувствую муки деда-подпольщика на Брянщине, выдержавшего нечеловеческие муки пыток, но не выдавшего товарищей. Его повесили фашисты вместе с дочерью.