Михаил Чижов

Есть на окраине города заброшенный последний приют, мало кому известный. На этом небольшом кладбище, стиснутом со всех сторон са­доводческим товариществом, хоронили в годы Великой Отече­ственной войны солдат, умерших от ран в находящемся невда­леке госпитале. Пологий склон усыпан заросшими сорной тра­вой холмиками без каких-либо мало-мальских символов памяти: ни крестов, ни надписей, ни оградок. Лишь на пяти из двух сотен могил сохранились кресты и еле заметные надписи. С тру­дом можно узнать, что хоронили здесь до 1943 года.

Посередине бывшего кладбища высится недостроенный бак для аварийного запаса воды, рядом остов киоска для планиру­емой продажи семян, саженцев и прочей садово-огородной пре­мудрости; пересекают кладбище водопроводные трубы и тро­пинки, утоптанные безжалостной ногой человека, невзирая, что под ней: могильный холм или бугорок. Лишь березы, тополя и кусты черемухи знают, чьи кости сжимают их корни. Зимой за­снеженная холмистость испещрена следами лыжников, и вьет­ся по ней единственная тропа навещающих свое хозяйство са­доводов. Яркое солнце весны быстро выделяет печальные хол­мики на заснеженном фоне, и назначение этого места трудно спутать с другим. Летом среди обильного травостоя лишь вни­мательный глаз способен отличить зерна от плевел. Осенью же, глядя, как низкое солнце скользит умирающими лучами ухо­дящего дня по немногим крестам, затянутым паутиной в жел­тых листьях, запутавшихся в ней, хочется плакать.

Лишь одна могила выделяется из всех. Нет, не ухоженно­стью, таких здесь нет, а солидной обеспеченностью сохранно­сти. Ограда полуметровой высоты обтянута поверху колючей про­волокой, крест сварен из нержавеющих труб, табличка из леги­рованной стали. Удивительно, как не гнушающиеся ничем «металлисты» проходят мимо такого «богатства». Внутри огра­ды — непролазная стена шиповника. Фамилия, имя, отчество и годы «1924—1942» аккуратно выведены какой-то удивительно прочной краской.

Восемнадцать лет было солдату.

За долгие годы, что я знаю это место, мне не довелось видеть здесь ни одного посетителя. Лишь однажды у этой моги­лы заметил я могучего старика с седой, окладистой бородой. Подошел, встал рядом. Старик поднял на меня размякшие от воспоминаний глаза и сказал:

— Дружок мой, фронтовой, здесь лежит. Помолчал. Потом стал рассказывать.

— Откатывались мы, отступая к Сталинграду, летом 42-го года. Мишка, что лежит здесь, дружок мой закадычный, дет­домовец из Сибири. И сейчас перед моими глазами окраина села, узкая в один ряд цепочка домов, уходящая в пшеничное поле.

Пологий спуск, вот как здесь, к речке, скорее даже к ручью, за которым проступала частоколом хвойная рощица. Удивитель­но красивое место.

Видимо, старик давно ни с кем не делился своими мыслями. Я молча слушал.

— И здесь, на краю поля, его грудь прошила шальная пуля навылет. Откуда она залетела? Не пойму до сих пор. Перевяза­ли мы его, несли 3 километра до медсанбата. Все, как положено. Слабел Мишка на глазах с каждым километром. Ты знаешь, как трудно, почти невозможно, было узнать, куда его отправят: в какой город, в какой госпиталь. Но я узнал. Сразу после войны приехал сюда, тогда здесь стояли маленькие такие колышки на могилах с указанием номера умершего. Поставил я могильщику госпиталя водку, нашли мы списки, и разыскал я номер своего дружка. Устроил могилу, чтоб навечно было, видишь, даже колючку натянул, чтоб козы не лазили.

Он помолчал.

— Давно здесь я не был, а сейчас вот надумал умирать и приехал проститься.

Я возразил:

— Вы такой крепкий. Зря так говорите.

— Нет. Если потянуло сюда, значит, недолго осталось хо­дить по земле. Ты ничего здесь не трогай, пусть будет, как есть. Вот если бирку стащат, сделай новую. Это нетрудно?

Я кивнул.

Старик сурово посмотрел на меня и протянул жилистую руку, покрытую «гречкой» старости. И я смешался, не пригласил его к себе, чтоб помянуть его друга, не узнал адреса. Простить себе этого не могу.

Теперь это место наполнено особым смыслом. Я слежу за могилой. Примет ли своеобразную эстафету мой сын, когда я буду умирать? Не знаю.

Перемен в нынешней жизни так много.

Может, кто-то из богатеньких «буратино» купит это удоб­ное по всем меркам место, сравняет его с землей, построит фешенебельный особняк, гараж и прочее.

И будут прогибаться кости юного солдата под тяжестью кир­пича, бетона и заграничной машины, отнюдь не случайно по­павшей на русскую землю.