| Содержание |
|---|
| Одоление |
| Страница 2 |
| Все страницы |
Будете искать Меня и не найдете;
и где буду Я, туда вы не можете прийти.
Евангелие от Иоанна
Этот день начинался одинаково на протяжении уже нескольких десятилетий. Только теперь приходилось все делать одному, в круглом одиночестве. Ритм жизни 9 мая был годами запрограммирован на подъем в 7 часов утра, и Алексей Михайлович, не заводя будильника, просыпался точно в назначенное время.
Он давно уже пережил своего отца, умершего от ран в 1945 году в госпитале этого города. Здесь и ему, видимо, суждено дожить свои дни. На выцветших от времени фотографиях отец был сосредоточенным и казался далеким от рядом стоящих людей. Русское лицо мужика с севера, умевшего попадать белке в глаз, порой неделями не выходившего из тайги, постоянно готового к любой неожиданности. Неведомым образом он ошибся в дуэли с немецким снайпером. Потерял бдительность в ожидании близкой победы, расслабился, и прицельная пуля разыскала его, прежде неуловимого, повредив позвоночник. Жена его, по счастливой случайности, быстро узнала, в каком эвакогоспитале лечится ее ненаглядный Мишенька. Да только не успела она перемолвить с ним и словечка, примчавшись в этот огромный город вместе с трехлетним сыном. Отца похоронили в братской могиле, а к двадцатилетию Победы появились на ней скульптуры солдат с мужественными лицами и траурно наклоненными знаменами в руках. Тогда-то прочитал Алексей свою фамилию — Степнин среди сотен золотистых, под бронзу, букв. Так и остались они в этом городе: не могла покинуть мама могилу своего любимого. И никого более не приютила она на своей груди.
Алексей Михайлович выходит на балкон многоэтажного дома, стоящего на высоком водоразделе двух великих рек России, и каждый раз, очарованный, замирает от бесконечно прекрасной панорамы миллионного города, чуть затуманенного в утренней дымке. Глаза привычно отыскивают знакомые улицы, приметные дома, большой зеленый массив —кладбище, переходящее в пригородный лесок, на окраине которого примостилась дачка Алексея Михайловича, купленная еще мамой, чтобы быть поближе к своему нестареющему солдату.
Степнин-младший покупает гвоздики и привычно идет к навсегда застывшим в молчании солдатам с понурыми головами. Не спеша прочитывает все фамилии на постаментах и долго стоит у одного из них, где наряду с другими есть и его фамилия. «Одолеть такую силу, ворваться на плечах ненавистного врага в его столицу, занять ее в считанные дни и влачить невыносимо жалкую участь сегодня. Как это возможно? Отец! У тебя разорвалось бы сердце, если бы ты увидел, что происходит с Россией»,— с болью думал Степнин, направляясь к могиле матери.
Вспомнился недавний рассказ друга, которого пригласили для установки надгробного памятника.
— Ты представляешь, этот недоросль,— горячась, негодовал тот, говоря о сорокалетнем мужике, его друге, — не нашел могилы матери через год после ее смерти. Через год! Значит, ни разу не был. Ходили мы, ходили вокруг да около, даже креста не нашли, второпях поставленного при похоронах и упавшего. И сказал я ему: «ЧМО ты, Серега! И не жалуйся, что дела идут у тебя плохо, что жена не любит, что дети грубят, что нелепые случайности замучили. Запомни — каждая случайность закономерн-а-а!»
— Поймет ли? — вздохнул тогда Степнин, выслушав рассказ. И добавил: — А будут наши дети ходить к нам на могилу? Ведь сейчас этому так же надо учить, как учат таблицу умножения или Менделеева. Это страшно!..
Был этот день по-летнему солнечным и теплым. Прошедший намедни дождь смыл весеннюю пыль, оставленную сошедшим снегом, промыл почки на деревьях, и молодая листва дружно пошла в рост. Степнин еще раньше решил при хорошей погоде навестить тестя-фронтовика, лечившегося в пригородном санатории. Тот в свои 80 лет был крепок телом и ясен умом. За столиком, согретом солнцем в сосновом бору, они пили поминальный «Кагор», не спеша разговаривали и, казалось, что так хорошо всем и везде.
Вечером, возвращаясь домой в маршрутном такси, хотя какое это такси, скорее — маленький рейсовый автобус, пришлось в который раз столкнуться с людским равнодушием. В автобусе стало плохо женщине. Она стонала, откинувшись на спинку сиденья, и голова ее, как у младенца, кренилась без сил на бок. Шофер и кондуктор, молодые парни, остановились у ближайшего патрульного поста милиции, их в праздничный вечер было в городе много. Шофер попросил милиционера вызвать по мобильной связи «Скорую помощь». Кондуктор тем временем копался в аптечке, пытаясь найти подходящее лекарство. Ему помогала одна из пассажирок, молоденькая, миловидная девушка, судя по разговору, будущий врач. Степнин подсел поближе, многие же разбежались на другие автобусы, не желая обременять себя помощью ближнему. «Скорая помощь» все не появлялась, хотя, по словам милиционера, была недалеко.
Прошло полчаса. Народу в маршрутке осталось совсем немного, женщина, поддерживавшая больную, ушла. Степнин заменил ее. Радовала его будущая врач своей участливостью и умением оказать конкретную помощь. Благодаря ее усилиям больной стало лучше, но временами боль возвращалась, и она опять закатывала глаза. «Скорой» не было еще полчаса. Тогда Степнин предложил отвезти больную в рядом находившуюся больницу.
Приближалось время праздничного салюта. В сгустившихся сумерках они подъехали к приемному покою.
— Не возьмем,— безапелляционно заявила необъятных размеров медсестра.
Будущая врач произнесла ряд медицинских терминов, призванных усилить и обосновать просьбу о спасении человека.
— Вот если она жила бы в нашем районе, то взяли бы,— более дружелюбно сказала другая медсестра.
— Не возьмем,— внушительно оборвала толстая.
Стараясь быть спокойнее, Степнин достал правительственное удостоверение и подошел ближе к медицинским сестрам:
— Если не возьмете, то об этом завтра будет известно вашему начальству, и вам не поздоровится. А под нос себе пробормотал: — Видимо, действительно человеческая жизнь стала
не дороже копейки.
Сестры смутились. Появилось передвижное кресло. Кондуктор и Степнин вынесли больную из автобуса и усадили в кресло. Двери приемного покоя закрылись. Все облегченно вздохнули.
«Мы напоминаем больное растение, на котором обильно размножаются паразиты, съедающие его без остатка. То ли садовнику нездоровится, то ли ему не хватает времени опрыскать больное растение химикатами»,— думал Степнин, возвращаясь домой.
...К вечеру похолодало. Темные глазницы окон его квартиры невидяще смотрели в темноту. Одинокая ночь. Холодная тропа, от которой стынут усталые ноги.