Михаил Чижов

Сын женился, и года не прошло, как молодые подарили им внука. Живи и радуйся. Беда же, видимо, как и смерть, не за горами, а за плечами. Случилась на заводе крупная авария, и осколок разорвавшейся трубы попал сыну прямо в висок. Его хоронили как героя, сумевшего ценой жизни предотвратить опасное развитие аварии. Но разве это утешение для родите­лей.

Через год сноха ушла от них, оставив, к их великой радо­сти, внука. Вновь жизнь стала налаживаться, и, казалось, сча­стье вернулось в их стареющий дом.

Но Чечня, собирая свою кровавую жатву, распорядилась по-своему. После страшного известия о гибели внука стержень жизни окончательно сломался. Анна слегла и не поднялась бо­лее. Особенно ее сжигала мысль, что глуха была она к просьбам мужа, не подарила себе и ему еще деточек. Просила перед смер­тью прощения, что оставляет его одного на белом свете, одно-го-одинешенького.

Несмотря на теплые по-летнему дни, осень все более и бо­лее забирала свои права: засинела вода в старице, по утрам стол в саду полностью был засыпан палыми листьями, от бочко­вой воды ломило руки. Белесое солнце по-прежнему грело, и в полдень, на припеке, можно было сидеть в одной рубашке, но в тени прохватывал озноб. Листья лимонника пожелтели и на­столько истончились, что, казалось, через них можно смотреть как через солнцезащитные очки. Истлевающие листья пахли «никотином», так, бывало, говорил Иван Федорович, и этот юно­шеский запах будил воспоминания. Да что запах? Каждый пред­мет, тропинка, травинка — всё вокруг пропиталось прежней жизнью, людьми, их отношениями.

Каждый день к нему забегал соседский девятилетний маль­чишка. Видимо, родители посылали.

— Дедушка! — звонким голосом звал он с порога.— Чем тебе помочь?

— Что ж ты так громко кричишь, Васек? Боишься, что ли? — как-то спросил его Иван Федорович, ласково всматрив­аясь в тревожные глазенки юного соседа.

— Да, дедуль, боюсь. Родители говорят, что ты скоро заснешь вечным сном и не будешь двигаться вовсе. Вот и кричу: вдруг заснул.

— Птаха ты несмышленая,— гладит он русую детскую голову.

— Дедуль, смотри на руках у тебя веснушки, как у меня на лице. Почему?

— Почемучка ты родная, хоть и соседская. Недаром говорят: старый, да малый похожи. Как мы с тобой. В детстве вес­нушки на щеках, а в старости — на руках.

Иван Федорович всегда затягивает разговор, чтобы подольше задержать рядом с собой симпатичного мальчонку.

— Был такой веснушчатый герой, и звали его, как тебя, Васек.

— Ну, да-а-а?! Правда? — радостно удивился юный друг.

— Точно! Вон видишь в книжном шкафу толстая книга — подай ее.

Хрупкое тельце взмывает с постели, где лежит ослабевший Иван Федорович, и летит к шкафу. Старику нравится врожден­ная послушность мальчика, ее он всегда считал залогом хоро­шего характера, а вот судьбы — неизвестно. В жизни он по­нял — злые живут, к сожалению, счастливее.