Кошмар! На улице уже вечер, и все мои туристы разошлись, а какая-то легкомысленная мамаша забыла в автобусе ребенка. Я вылетаю из автобуса, бегу по Брайтон-авеню, многолюдной как всегда, и кричу: «Чей ребенок? Кто забыл ребенка в автобусе?» Как меня воспринимал народ, я не знаю, не до внешнего впечатления было, а следом бежит Эдик, держа за руку еще не совсем проснувшегося ребенка. Мальчик, когда понял ситуацию, тоже стал вопить, что было силы: «Мама!» и плакать навзрыд.
Наконец, метров через сто, я догнал группу своих туристов, не успевших окончательно разбрестись, и вновь закричал: «Стойте, чей ребенок остался в автобусе?» Остановилась молодая особа лет тридцати и посмотрела на меня недоуменно, задумчиво. Потом заламывает неестественно руки и кричит: «Где он, где? Это мой ребенок!.. » Сцена, которую захотел бы снять сам Антониони. Мальчик подбежал к матери, схватил за руку, от слез и волнения ничего не может сказать, только жмется к ней и плачет в три ручья. Мать невнятно передо мной оправдывается: «Извините. Понимаете, столько ярких впечатлений. Он заснул, а я не заметила и ушла». Я не стал её воспитывать, а только сказал внушительно: «Эх, мамаша, мамаша!» Повернулся и ушел. А ведь последствия могли быть более драматичными, чем случились.
Представьте, что я не проверил бы салон, и автобус уехал в гараж. Мальчик бы проснулся. Глухая ночь. Никого нет. Зловещая темнота. Сюжет для голливудского фильма. Мамаша спохватилась бы через несколько минут. Стали бы искать. А где искать? Она бы не вспомнила при своей памяти и шоке, где его оставила. Законы здесь суровые на этот счет. Её бы судили. И что было бы с ребенком?..»
-Вот видите, сколько потрясений доставляет вам жизнь здесь. Я не могу понять вашей смелости, погнавшей вас за океан. Или здесь что-то другое? - спросил я.
Сонкин промолчал. Оно и понятно: он и так уж раскрылся передо мной до предела. Я почувствовал раскаяние: зачем я разбередил его чувства.
-Простите меня, - сказал я изменившимся голосом. А по-детски хотелось добавить: «Я больше не буду».
Мы попрощались. Он медленно шел по Брайтон-авеню тяжелой, усталой походкой хорошо поработавшего человека. Сумерки стремительно густели, надвигалась ночь, широты в Америке совсем не северные, и ночь проглатывает день после захода солнца очень быстро. Мне было светло и грустно от прошедшего дня, от нового знакомства, от ставшей понятной цели создания громадных «утюгов» небоскребов. Непомерно раздутое тщеславие – вот в чем причина.