Михаил Чижов

3

Та августовская ночь, казалось, спустилась прямо из преисподней. В кромешной, зловеще-страшной темноте часа полтора невидимым, огромным зверем ворчала приближающаяся гроза, насылала ветер такой силы, что было непонятно, как не ломались полувековые березы и осины под его чудовищным напором, как держались ветхие кровли садовых домиков, как не вылетали стекла из рам. Свист, стук, какое-то непонятное уханье позволяли при изощренном воображении нарисовать многочисленные с фантастическими подробностями картины приближающегося конца Света.

Я стоял на ставшем хилым крылечке садового дома и, молча, внимал «крикам» помощи от истрепанных ветром берез, яблонь и груш. Внезапно притихло  так, что стали слышны удары взволнованного сердца. Небо вдруг раскололось надвое от страшно белой во мраке молнии, а потом и от грохота электрического непомерной силы разряда, заложившего уши. Ливмя обрушились потоки воды с разверзнутых молнией небес. Ливень, молнии и дробный треск чередовались в бесконечных волнах, словно над головой была хлябь морская, а не монолитная твердь небесная.

Бурные потоки, крутясь в бесчисленных воронках, бежали по склону,  журча и булькая, но что их шум в сравнении с грохотом воды, словно выливаемой из ведер на железную крышу. Пустое.

Ночь, гроза! Как не биться в радостном восторге романтичному сердцу? Но затихла гроза, и устало сердце. Под тихий шепот листвы, сбрасывающей капли дождя, засыпать было легко и немного тревожно.

Тревога проснулась вместе со мной. Как там на дворе? Сырые, почернелые стволы деревьев, набрякшие от влаги доски заборов, и всюду сочится из воздуха и всякой вещи, побывавшей под дождем, тяжелая, свинцовая влажность и заполняет усталые легкие. Хотелось выкашлять её, как сухую крошку хлеба, попавшую не в то «горлышко». Природа устало и нехотя просыпалась после потрясения, подобно больному после наркоза и сложной операции.

Под навесом с вечера осталась на скамейке рабочая куртка, теперь она, скомканная, сбилась к стене. «Ветер, что ли?» – не успел подумать я, как с неё соскочила давняя наша гостья, бездомная темно-темно-серая кошечка, частенько заходившая к нам за угощением. «Киса, киса», - поманил я без надежды, зная о её независимом, диком нраве. Сбегал в дом, принес кусок колбасы и кинул ей к ногам. Она не отреагировала на еду, а, не отрываясь, смотрела на меня, непонятным, тревожным взглядом.

Скомканная куртка зашевелилась, и из неё выполз маленький, полосатый котенок, совсем непохожий на свою однотонную мать. Круглые, доверчивые, несмышленые глаза уставились на меня, и в них не было ни малейшего следа беспокойства. Я протянул руку, чтобы взять это сокровище, но что-то остановило меня и заставило повернуться в сторону кошки. Та напряглась, сжалась в пружину, готовую распрямиться в любую секунду для спасения своего дитяти.

«Ведь конец августа и ему не выжить зимой в безлюдном саду», - подумал я,  и, не вняв предупреждениям кошки-матери, вновь протянул руку к котенку. Теперь уже злобное шипение остановило меня. Кошка, конечно, не догадывалась о моих добрых намерениях и всерьез намеревалась защищать потомство. «Ах, чтоб вас: живите, как знаете», - в сердцах произнес я и пошел проверять свое хозяйство после ночного урагана.    

Вернувшись, я не нашел на скамейке ни котенка, ни кошки. Чуть поодаль валялась крупная крыса с перегрызенным горлом. «Охотница, - подумал я с одобрением, - Бог даст, выживет и котенок». 

В самом деле, это прекрасно, когда свобода для кого-то дороже ощущения приятной сытости в желудке. И то же время давайте задумаемся о той «свободе», которую жаждут выступающие на Болотной и подобной ей площадях. Свободе от кого или чего? Ведь сам человек в условиях внешней свободы выстраивает в своей душе столько заборов, что никакому государству создать их невозможно. Я веду речь о грехах человеческих и, прежде всего, о самых известных, как зависть и жадность. Самый примитивный пример. Подняли «железный занавес», но жадному человеку за границу нет дороги, так как он скручен страстью к накопительству, а поездка уменьшит количество золота, ссыпаемого в сундук. Вглядись в себя, человек.