Михаил Чижов

Они столкнулись в подземном переходе у железнодорожного вокзала резко и неожиданно, будто не было иного пути, иного взгляда, поворота головы среди тысяч людей, снующих между лотками с дешевым товаром.

—Ха, — с уверенностью воскликнул один, невысокий и плотно сбитый сорокалетний крепыш, одетый не по сезону легко — серая суконная куртка до пояса, черная кепка, си­ние джинсы. На ногах легкие кроссовки, точнее, резиновые тапочки на белой подошве. — Никак Колян Огурец!

—Верно, — подхватил радостно другой, но осекся, вспо­миная имя нежданно-негаданно объявившегося приятеля.

— Да ты чо, в натуре, забыл, как в буру резались тай­ком на переменах?

Высокий увалень, колебался, вглядываясь. Потом лицо его просветлело:

—Жорка Мальцев?

Они обнялись, крепко хлопая друг друга по плечам.

—Ну, конечно же. Помнишь, у меня в школе кликуха была «Завгар»?

—Вспомнил, вспомнил! — радостно закричал Огурцов. — Ты откуда?

—Был у дяди на поруках, — с усмешкой ответил коре­настый Мальцев, поглядывая снизу вверх на одноклассни­ка, одетого во все черное, брюки, потертую куртку из кож­заменителя, шапочку, ботинки.

—Чего? Чего? — не понял приятель.

—По фене не ботаешь — это хорошо, — скаля зубы, оде­тые в желтый металл, пробормотал невнятно крепыш. — Где горбатишься?

—Сварщиком в шараш-монтаже.

—Не разбогател, однако. Пойдем хряпнем со встречей-то.

—Пойдем, — согласился Николай. — Есть тут недалече одно местечко.

—Но сарги у меня нет, — пропел Мальцев, выразитель­но похлопывая по карманам.

—Угощаю, — великодушно пробасил длинный, — вчера зарплату получил. Катька, жена, в деревне сезон закрыва­ет. Да и поругался я с ней. Денег, видите ли, мало получаю.

—Это не та ли Катька, что парилась на третьей парте? — с ехидцей спросил Мальцев, и взгляд его пробуравил быв­шего одноклассника.

—Она, — просто ответил тот.

—Нет базара, — вдруг заторопился крепыш, таща за со­бой вновь обретенного друга к продовольственному ларьку.

Они купили бутылку недорогой водки, полкилограмма килек пряного посола, буханку ржаного хлеба да кружок краковской колбасы. Через полчаса приятели уже стояли в больничном парке у шахты вентиляционного люка подзем­ного бомбоубежища, используя его в качестве высокого стола. Как в баре. Деревья и кусты, окружавшие это место, весной и летом скрыли бы их от посторонних взглядов, но теперь, в конце ноября, они были видны как на ладони. Но это их не смущало.

Высокий и низкий привычно (как всегда за рюмкой вод­ки) поругали Горбачева, перестройку, развал страны Сове­тов, обнищание народа. Вспомнили с ядреным матом Чубай­са и Абрамовича, а потом скатились на бытовое, близкое.

Крепыш верховодил. Его хищно вытянутый указатель­ный палец правой руки не знал покоя. Он-то показывал на деревья, дома, людей, проходящих вдалеке, то маячил пе­ред лицом собутыльника, то тыкал его в живот или грудь. Длинный увалень в основном молчал, слушая речи разгоря­ченного друга. По лицу его скользила пьяная умилительная улыбка — свидетельство вечно покорного согласия.

Мальцев же производил впечатление всезнающего, опыт­ного во всех отношениях человека, которому сам черт не брат. По легендам своим он был и шофером-гонщиком, уча­стником ралли Лиссабон — Дакар, и сердцеедом, в сравне­нии с которым Казакова отдыхает, и десантником, штурму­ющим дворец Амина в Афганистане, и специалистом по во­сточным единоборствам.

Они прикончили одну бутылку водки, но как ни странно увалень стоял крепко. То ли из-за своего постоянно рас­слабленного состояния, то ли из-за большой массы и регу­лярного молчаливого закусывания после выпитого очеред­ного пластмассового стаканчика. Для энергичного крепыша, с утра не державшего во рту ни крошки, стакан водки по­действовал решительно: он все чаще и чаще прогибался в поясе. Спина его отклонялась назад, а живот для сохране­ния центра тяжести выпячивался вперед. Ноги же словно вросли в землю, и он как невысокий раскидистый дубок, выросший в открытой степи, лишь покачивался на сильном ветру.

Отрезая очередной кусок хлеба от буханки, Мальцев вы­ронил финский нож с длинным серебристым лезвием, кото­рое легко впилось в отмякшую от ночного морозца землю.

—Покидаем? — неожиданно предложил он Огурцову.

—Чего? — не понял сразу приятель.

—Вот смотри, — Мальцев схватил нож за кончик лезвия и метнул его в рябину. И промахнулся.

Это его рассердило. Ему, наверное, казалось, что он ловко и быстро бежит к улетевшему ножу. По крайней мере, он пытался так двигаться. Легко и ловко. На самом деле, скользя по сырым, грязным листьям и балансируя с медве­жьей грацией, он с трудом приблизился к месту падения ножа и, кряхтя, поднял его. Не возвращаясь на прежнее место, он вновь метнул финку в рябину, неподалеку от ко­торой стоял одноклассник. На этот раз удар был точен. С заносчивым видом поманил своего школьного друга.

—Ты посмотри как глубоко, — Мальцев вытащил нож и, прижав большой палец к лезвию, показал с гордостью силу удара. — На, попробуй, — сказал он, не скрывая пре­восходства. — Бросай резко, отрывисто, чтоб нож сделал лишь половину оборота.

У мешковатого приятеля тоже получилось, правда, со второй попытки.

—Вот что значит правильно показать, — не снижал план­ку своей значимости Мальцев. — Учись, пока я жив, — и улы­бался, сверкая желтыми фиксами на передних зубах.

Потом у них одновременно забегали пальцы на брюках ниже пояса, и они разошлись в разные стороны, покачиваясь и отворачиваясь по привычке от нежелательных свиде­телей.

Вернувшись к вентиляционной шахте, оправляя штаны, они по очереди и с сожалением покрутили в руках опустев­шую бутылку. Мальцев картинно пошарил по карманам и печально развел руками. Огурцов, помня, что у того в кар­манах пусто, сказал с пьяной щедростью:

— Не суетись, я сейчас куплю, — и пошел, косолапо за­гребая промокшие листья.

Крепыш достал из куртки сигареты (до этого он стрелял их у друга). Затянулся и долго не мог поднять «молнию» куртки. Озябшие пальцы никак не могли вставить край «мол­нии» в замок. Попрыгал. Попинал пустые пластмассовые ста­канчики, пытаясь жонглировать ими как футболист. Посмот­рел в след Коляну. Задумался...

Отец его, заведующий гаражом обкома, рано обучил сына вождению автомобиля. Он же, подарив школе списанный, но еще исправный грузовик, организовал обучение автоде­лу старшеклассников. Вот так и приклеилась к Жорке Маль­цеву кличка «Завгар» — заведующий гаражом, что очень льстило самолюбивому пацану. Учитель автодела, рекомен­дованный отцом, полностью доверял Жорке, и тот после уроков катал девчонок из класса по пустырю за школой. Тогда-то он и заприметил милую девочку Катю, что сидела за третьей партой на среднем ряду. Его взгляд часто споты­кался на ее русой головке, когда он из ряда, что у стены, глядел на классную доску.

У них была классная руководительница с нестандартным мышлением: всех учеников она разделила на три категории: перспективных, середняков и дефективных и, соответствен­но, посадила за парты, поставленные в три ряда. У окна сидели любимчики, у стены — лоботрясы (по ее мнению).

В учении Жорка перекатывался, наминая бока, как на булыжниках, между «троек» и «двоек». Сколько бы ни ходил отец к «оригинальной» учительнице, пытаясь выяснить причины неуспехов сына, имевшего «уды» по всем предметам, кроме автодела и физкультуры, место у стены прочно ос­тавалось за Мальцевым. «Классовое расслоение начинается с классов», — шутил отец, и Жорка запомнил эти уроки.

Пустырь за школой стал тесен для повзрослевшего Зав-гара, хотя приятно было ловить восхищенные взгляды дев­чонок, следящих за его ловкими движениями, когда он вел машину. Отец же прятал от него ключи собственной легко­вушки, и Жорка сначала исподволь, а потом смелее стал посматривать на чужие авто. Парень он был ловкий, отча­янный и как-то не удержался от искуса сесть в чужую не­закрытую машину и прокатиться с ветерком по улицам боль­шого города. Потом освоил отмычки. Завгар, улыбаясь, вспом­нил, как катал Катю, удобно расположившуюся на переднем сиденье «Жигуля», как ветер трепал ее русые волосы и заталкивал назад восхищенные слова. А потом он подогнал для прогулки машину другой марки, и она спросила удив­ленно:

—Ты кто? Миллионер? Откуда у тебя разные машины?

—Отец дает из гаража, — смело соврал Завгар.

Но Катя поверила с трудом, и почему-то веселость ее испарилась и унеслась белым облачком в бездонное небо.

Что теснилось в ее хорошенькой головке неизвестно, но от следующей прогулки она решительно отказалась. Он на­шел другую обожательницу. Так разошлись их пути. После неудачной попытки поступить в политехнический институт Завгар уехал на заработки и там угнал машину уже из га­ража, сломав замки. Его поймали и осудили. Судья не пове­рил, что он хотел лишь покататься...

«И этот косолапый каждый вечер ложится с Катей в по­стель»,— думал Завгар, увидев подходящего Коляна. Волна черной ненависти вдруг захлестнула его.

—Чо без закуски? — попенял Завгар другу.

—Дареному коню в зубы не смотрят, — заметил Огур­цов.

—Извини, я пошутил, — Завгар полез целоваться.

—Да ладно, фиг с тобой. Наливай.

Они выпили по полстакана и закусили килькой. Закури­ли. Завгар постоянно прогибался в пояснице, и все больше усилий требовалось ему, чтобы стоять прямо. Он покачивал­ся вперед-назад. Вперед-назад. И при этом рот его не за­крывался. Он азартно говорил, жестикулируя руками, тря­ся указательным пальцем с татуировкой на нижней фаланге. В один из моментов он обнял за шею увальня и шепнул:

—Сейчас я покажу тебе прием самообороны, — икнул Завгар. — Вот смотри — замахнись на меня, будто ты с но­жом.

Огурцов был послушен и покладист, как теленок, он сде­лал все, что ему велели. Завгар заломил ему руку, но чуть сам не упал от резкого движения.

—А, вот если хотят ударить по ушам, надо делать так. — И он быстро задвигал согнутыми в локтях предплечьями.

Потом он показывал, как уходить от захватов, пытался применить подсечку, но не удержался на ногах, и бывшие одноклассники повалились на сырую землю. Долго очища­лись, все сильнее и сильнее раскачиваясь. И, несмотря ни на что, указательный палец успевал двигаться в поучающем ритме.

Разрезали последний кусок хлеба, выпили и обнялись. Затихли, но не надолго. Завгар потопал ногами по сырой земле и посмотрел на свои легкие полукеды. От жуткого холода и сырости сознание его внезапно прояснилось, и он с особым интересом и явно заметным тайным смыслом по­смотрел на своего собутыльника.

—Замерз ужасно, — простучал он зубами и, показывая на легкие тапочки, добавил: — надо двигаться и для инте­реса побросать перо. — Вытащил нож, нажал на кнопку. Се­ребристым чертом вылетело страшное лезвие.

Черные сумерки надвигались с зимней быстротой. Злобная усмешка вдруг исказила лицо Завгара, и нож, выпущенный с пьяной немереной силой, стремительно по­летел к шее увальня, безмятежно застывшего с пьяно-глу­поватой усмешкой.

Завгар не дрогнул, не дернулся, пытаясь что-то крик­нуть. Он промолчал и хищно оглянулся. А Коля Огурцов уже падал вперед, лицом в грязь, с торчащим в шее ножом.

Крепыш со звериной ловкостью, неведомо откуда взяв­шейся, бросился к бывшему школьному приятелю и пере­вернул его на спину. Кровь хлестала из сонной артерии фон­таном, и сила его уменьшалась и уменьшалась с каждой секундой, и скоро красный поток превратился в тихий ру­чеек.

Взгляд Завгара недолго был осмысленным. Пьянящий запах крови и тепло, отходящее с содроганием из коченею­щего тела, бросили его в сон прямо на умирающего.

Так и заснули они: один навечно, другой — пьяным.

Спустя некоторое время пошел плотный, мокрый снег. И скоро нельзя было различить бугор из двух тел на безуко­ризненно белом ковре.

Часа через два Завгар проснулся от холода. На лице, руках алела запекшаяся кровь, он моментально отрезвел, вспомнив происшедшее. Потом буднично и по-деловому хва­тал пригоршнями снег и лихорадочно, зло оттирал им руки и лицо. Руки коченели, он совал их за пазуху, чтобы со­греть, и опять и опять вытирал руки, лицо... память. И шеп­тал, бормотал: «Счастливчик! Он, видите ли, не знает, что такое «быть у дяди на поруках». Чистоплюйчик. Это значит париться на зоне. Вот так-то милый друг. Да, это жизнь моя — ходить на зону и обратно. Мокрухи, что ли, мне бо­яться. И не вам судить меня, свободного человека. Я решаю: жить или умереть встречным людишкам. Катьку через ме­сяц-другой надо навестить, в ресторан сводить. — Он взгля­нул на мертвое тело и философски подытожил: — Опасно встречаться и пить с бывшими одноклассниками — они могут оказаться убийцами». Наклонился. Вынул из внутренне­го кармана пиджака кошелек. Деньги засунул в куртку.

«Хорошо как, красиво», — оценил Завгар струящийся с неба снег. И, довольный собой, пошел в пивную. «Опохме­люсь хоть по-человечески! А то: есть местечко. Тьфу ты!» — бормотал Завгар, с удовольствием отмечая возвращающую­ся пружинистость шагов.

Мокрый снег мирно шел, надежно укрывая грязную зем­лю...