Михаил Чижов

— Алексей! Прогуляемся по окрестностям? Здесь душно,— обратился ко мне сосед по двухместному гостиничному номеру.

Непонятная горечь и одновременно властность тона не поз­волили мне уклониться от предложения.

— Пойдем,— согласился я и снял с вешалки кожаную курт­ку, дожевывая на ходу бутерброд после выпитого за знаком­ство стаканчика водки.

В середине сентября было тепло, как летом, лишь ласко­вый юго-восточный ветер слегка освежал лицо. Бесконечный ку­пол неба глядел на нас глазами бесчисленных звезд. Мы вышли к берегу огромного пруда, на противоположной стороне которо­го размещался завод, «позвавший» нас в командировку. На реб­ристой от ветра воде ярко светились дорожки от заводских про­жекторов. Широкие вдали, они тонкими лучиками сходились у наших ног. Мой спутник, обсуждая последние события в Рос­сии,— взрывы двух самолетов и трагедию в Беслане,— часто курил, а потом, не выдержав, поделился своим пережитым че­тыре года назад горем. В осевшем от частого курения его голо­се порой слышались нотки бессилия. Оно болезненно расходи­лось с его мощной спортивной фигурой. От этого несоответствия хотелось кричать или плакать. Не знаю точно.

— Жену из-под обломков взорванного террористами дома извлекли на третий день. С виду у нее было неопасное ранение: какой-то колющий предмет повредил брюшину, задев желудок.
Она вся была цела: руки, ноги, голова... При виде ее поседев­ших волос у меня брызнули слезы,— и вот эта маленькая, казалось бы, безобидная дырка в животе. Но начался перитонит: остатки пищи, кровь, грязь от прокола, стресс — короче, гнойное воспаление брюшины.

Когда ее везли на операцию, она спокойно так сказала: «От­сюда я уже не выйду». Это спокойствие и самообладание не оставляло ее все дни до смерти. Казалось, кто-то высший при­мирил ее с мыслью о безнадежности борьбы и печальном исхо­де, запретил переживать случившееся, мечтать о будущем, а лишь довольствоваться настоящим, как бы плохо и непонятно оно ни было, как ни наполнено было бы болью.

Вид ее радостных глаз, встретивших меня после операции, никогда не забыть:

— Митя, где ты пропадал? Я так жду тебя! — И тут же пошутила: — Смотри, мне сделали еще четыре дырки, как будто мало своих.

Из ее живота торчали четыре полихлорвиниловых трубки, кон­цы которых были направлены в баночки, привязанные к кровати. Я остолбенело смотрел на белые шланги, огромными червяками выползающими из ее тела. Я содрогнулся от страшных мыслей, но не смог разжать губы. Она попросила нежным голосом:

— Дай пить.