Михаил Чижов

«А смог ли я,— думал Степнин по выработанной с детства в шахматных играх привычке ставить себя на место противни­ка,— смог ли я в двадцать шесть лет отправиться на Валаам на утлом суденышке и жить в узкой и сырой пещере, молясь не только за сохранение своей души, но и всех православных. За­тем перебраться вот на эти озера, где сейчас мы стоим, внимая взволнованному рассказу послушницы монастыря о судьбе че­ловека, жившего более пятисот лет назад. И еще двадцать три года ютиться в землянке, питаясь «зелием зде растущим», то есть, что найдешь — подножный корм. Это потом пришли еди­номышленники и помогли построить храмы, кельи, заставы. Смог ли я вот так, не боясь внезапной смерти от бескормицы, а то и просто внезапной болезни, жить в полнейшей безызвестности и одиночестве, словно в могиле, не задумываясь о человеческой признательности? Что побуждало его к этому? Знамения Божьи? Зов души? Очищение своей души и окружающих? Вера в правильность выбранного пути? Непостижимо это нам, стя­нутым, как коконы шелкопряда, паутиной миллионов пустых условностей и ложных правил.

Видимо, наплевать ему было, что никто не узнает о его святости. Не в этом ли его сермяжная правда и величие духа, недоступные нашим лживым и гордым душам?..»

Под стеклом лежали руки и ступни человека. Степнин хоро­шо рассмотрел их, медленно наклоняясь, чтобы прикоснуться губами к стеклу раки. Кисти и стопы ног с желтовато-янтарным оттенком, с нормальным цветом ногтей человека... умершего 462 года назад. Лицо по православному обычаю закрыто иконой. Степнин, не то чтобы верил в это, он знал, что здесь нет под­делки: слишком много документов всплыло за эти годы. Описа­ние через 108 лет после смерти, переписка в 1919 году озада­ченных большевиков, включая самого Зиновьева, акт освиде­тельствования в Военно-медицинской академии от 1997 года и научное исследование музея антропологии и этнографии имени Петра Великого Российской академии наук, уже в 1998 году признавшего естественную мумификацию.

«Сколько сил и средств было положено на сохранение тела Ильича, а результат неважнецкий. Не те дела, видимо, делал, не те... Здесь же без единой копейки четыре с половиной века как живой. Вот и Пирогов, хирург знаменитый, что лежит в своем фамильном склепе в целости и сохранности более ста лет, тоже прославился хорошими делами: многим солдатам жизнь спас. Нетленность православие объясняет тем, что святость упо­добляет тело душе, а душа бессмертна»,— размышлял потря­сенный увиденным Степнин, перебирая в памяти все, что знал о религии.

На пристани цыганочка лет шести продавала альбомный лист с карандашным рисунком Мышки из балета «Щелкунчик».

— Сама рисовала? Если сама — куплю,— сказал Степнин.
Она машинально кивнула головой, потупив глаза.

— Честно?

Что-то в тембре его голоса заставило будущую прорица­тельницу поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Нет,— неожиданно для самой себя ответила она.

— Держи! За правду,— протянул ей червонец Степнин.
Над головой жаркое солнце протягивало людям свои руки-лучи.