Михаил Чижов

Посвящается памяти

Виталия Васильевича Мазуркевича

Пустынная дорога среди полей, редких крестьянских построек, раскиданных то здесь то там, будит неясные вос­поминания, расплывчатые образы. Вспоминаются стихи С. Есенина:

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам сиротливо

Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор.

Здесь же, в Нижегородской области, дорога от села Вад про­легла не к «сибирским горам», а к урочищу Святые ключи.

Святые ключи, как все святые места России, позволяют понять знаки и символы глубинно исходных состояний русской души, уловить неожиданную возможность общения с Природой. Не только с желтеющими березками, бессильно склонившими­ся под осенним ветром в своей незащищенности, необъятными просторами полей и чернеющими вдали зубцами леса под синим куполом неба. Но с Природой — воплощением замысла БОГА.

Древние верили, что можно увидеть звезды даже днем, надо лишь спуститься в глубокий погреб. У святых ключей, для соприкосновения Души с космосом, медленно спускаясь по сту­пенькам длинной изогнутой лестницы, оказываешься в темном, заросшем лесом овраге. Здесь люди становятся таинственно-близ­кими, ощущающими духовную силу и радость от тихого бормо­тания струящихся ключей, невнятного шепота листьев где-то в вышине, в бездонной сини, что дарует нам капли подземной влаги.

Двенадцать апостолов, двенадцать ключей, каждый из ко­торых доносит весть о Воскресении Христа. Двенадцать вы­бранных Иисусом Христом учеников: братья Андрей и Петр, братья Иаков старший и Иоан Богослов, Филипп, Варфоломей, Матфей, Фома, Иаков, Фаддей, Симон и Иуда Искариот. После предательства и позорной смерти Иуды на его место по жре­бию избрали Матфея.

Апостолы были первыми после Богородицы, к кому явился воскресший Иисус Христос. После его Вознесения апостолы стали проповедниками учения Христа и праведниками христианства. Многие претерпели мученическую смерть за веру и были впо­следствии причислены к лику христианских святых.

Петр и Фома стали авторами апокрифических Евангелий, а Иоан Богослов — автор канонического Евангелия, повествую­щего о рождении, жизни, смерти и учении Христа.

И вновь вспоминается Есенин:

Славлю тебя, голубая,

Звездами вбитая высь.

Снова до отчего края

Руки мои поднялись.

Вижу вас, злачные нивы,

С стадом буланых коней.

С дудкой пастушеской в ивах

Бродит апостол Андрей.

Вот так естественно и неразрывно соединяется русская душа с христианством и православием, с животворным истоком, имя которому — Вечная Россия.

И символическое значение имеет тот факт, как проснувшаяся душа человека ведет его к созданию и восстановлению святого места. Сюда за чистой ключевой водой ходили испокон веку жите­ли близлежащих деревень. Набрав воды, отдыхали, молились, благодарили Бога за живительную влагу; срубили часовенку в знак благодарности и святости уникального места, изливающе­го из недр своих двенадцать ключей. Но за долгие-долгие годы забвения христианских святынь все здесь пришло в упадок, заросло бурьяном и беспамятством. Только немногие отважива­лись спускаться по обрывистым склонам к своим истокам, па­мятным и любимым. И с каждым годом становилось их все мень­ше и меньше. Заиливались, исчезали один за другим ключи, травенели тропинки, ведущие к родникам, рушились срубы ко­лодцев и часовни, гнили бревна. Забвение истоков. Разруха в умах. Что может быть страшнее?

И дошло до того, что из двенадцати ключей живым остался лишь один. Оказался он самым сильным, стойким. Поэтому и дожил до времен возрождения.

Пришел к этому роднику как-то человек памятливый, не­равнодушный. Приложил он труды свои и средства на дело об­щее, Божие. И появились у вновь оживших ключей стелы с ли­ками святых апостолов, поднялась заново отстроенная часовня. А еще были построены арочные мостики и причудливые пере­ходы, скамьи для отдыха, купальня, собирающая воду из всех источников, и символичный знак открытия еще одного, мощно­го и быстроструйного, названного в честь святого Павла, счи­тающегося «апостолом из язычников». Павел не знал Иисуса Христа при его земной жизни, что не позволило ему быть в числе двенадцати апостолов — учеников, но за свои заслуги на­зван христианской церковью «первопрестольным апостолом».

Кроны лип, вязов, ольхи смыкаются в плотный шатер, не пропускающий назойливые звуки мирской суеты, сиюминут­ные успехи в которой не оставляют даже нескольких минут для осмысления прожитого и содеянного. Только здесь можно подумать о достижениях и бедах России, сделать свой выбор. Ответить на вопрос: ты с народом России? Здесь можно пред­ставить себя одиноким путником, пробирающимся сквозь враж­дебную, незнакомую чащобу в пугающей непроглядной мгле, и почувствовать вспыхнувшую пламенем радость от увиденного вдали огонька надежды и спасения.

Благодарностью светятся лица людей у восстановленных Святых ключей. Святые места — места рождения России.

Ой, ты Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу.

Приезжайте к Святым ключам, познайте есенинскую Русь, свои истоки. Попытайтесь заглянуть в свою душу. Родина от родников неотделима!

После бесед со Степниным, как-то вечером, вернувшись до­мой, я в случайном разговоре услышал дурную весть: Тимка повесился. Защемило сердце, до дурноты стало тяжело на душе. Давно знал я этого улыбчивого мальчишку с добрыми глазами. Недавно ему исполнилось семнадцать лет.

С пяти лет Тимка терпеливо нянчился с молочным своим братиком, пренебрегая мальчишескими дворовыми играми. Он строго выполнял наказ матери. Отец его пропал где-то на слож­ных, извилистых дорогах невнятных рыночных реформ, и мать вышла замуж во второй раз.

В однокомнатной квартире Тимке с молодым отчимом жи­лось несладко. Но невзгоды, казалось, не влияли на его харак­тер: он оставался на редкость уважительным и здоровался с неизменной улыбкой на обветренных губах.

— Как брат? — спрашивал его я при встречах.

— Хорошо,— отвечал Тимка, лучезарно щуря рыжеватого цвета большие глаза.

— Как твои дела?

— Прекрасно.

Потом они переехали в другую, большую квартиру в том же квартале. Но даже при редких встречах Тимка был обходите­лен, издали здороваясь. И вот на тебе. Говорили, что пристрас­тился курить план. Видимо, накопилось неведомое напряжение, непосильное для его нежной души. Кому излить боль в душе? Матери, с которой он уже обменивался только несложными фразами, а порой лишь междометиями? Отчиму, с головой ушедшему в свой сомнительный бизнес и едва замечавшему даже родного сына? А тут еще несчастная, по его мнению, любовь к заносчивой девчонке.

Где родная, всё понимающая душа? Где мудрые старцы, свободные от условностей безумного мира? Духовный вакуум.