Михаил Чижов

При советской уравниловке при средней зарплате в 170 руб­лей можно было за 36 рублей махнуть на самолете в Мине­ральные воды или Симферополь и отдохнуть там 24 дня в сана­тории по профсоюзной путевке за 50 рублей. Сейчас же, когда стоимость авиабилета в эти места равна окладу, ощущение ни­щеты становится зримым и особенно унизительным. Ты воспри­нимаешь себя прокаженным, отрезанным от мира, от новизны впечатлений, от свободы, наконец. В начале 90-х годов нас убеж­дали: переход к капитализму — это переход к свободе. Но рост цен показал, где истина. Бедному, не имеющему ни малейшей возможности покинуть свой угол, получить достойное образова­ние, вылечить сложную болезнь невозможно. В нищете нет сво­боды. Я убедилась в этом при получении визы в США.

Мы с мужем решили, что ехать надо мне с младшим сы­ном, студентом третьего курса Долго собирали разного рода справки, подтверждающие нашу материальную состоятельность в России. Ну, какая собственность у чиновников средней руки, выходцев из рабоче-крестьянского класса? Квартира, шесть соток под садовым участком — вот и все наше богатство, нажи­тое за 30 лет работы. Остающийся на родине муж и отец, по словам девчонок из фирмы, посредника между посольством и желающими отъехать, не имеет для американцев значения. Святое чувство — желание посмотреть на родившуюся внуч­ку — рассматривается как сентиментальное излишество. Пред­ставительницы посреднической фирмы часто повторяли нам, что количество отказов в выдаче не иммиграционной визы 50— 60 процентов, а немалые деньги консульского сбора не возвра­щаются. Уже через три дня после оплаты меня с сыном пригла­сили на собеседование в посольстве.

Дождливым октябрьским утром мы приехали в первопре­стольную. День начался неудачно: Митька забыл в поезде руч­ные часы. Пришлось вернуться. Слава богу, нашли. Без затруд­нений мы получили талоны на собеседование в фирме-посред­нике и в половине десятого были на Новинском бульваре у американского посольства. Посмотрели, что и как, а потом про­гулялись.

Вышли невольно на Новый Арбат, напротив ресторана «Ан­гара». Моросил нудный осенний дождь. Громко шурша по мок­рому асфальту, проносились сотни машин, спокойно шли тыся­чи людей, и, казалось, что над всем миром царит сонное, уми­ротворенное спокойствие. Мы сходили в Универмаг, поглазели на пиджаки по 30 тысяч рублей за штуку. Выйдя из него, услы­шали вой сирены, сопровождавший какую-то начальственную кавалькаду машин, и услышали разговор двух мужиков, один из которых предлагал посмотреть на столичное начальство. Я с сыном прошла подземным переходом вслед за ними и, повернув направо, увидела оцепление из красно-белой синтетической лен­ты. Десятки фото- и телекорреспондентов толпились вдоль этой ленты, направив объективы внутрь кольца. Мы обошли оцепле­ние под колоннами «Ангары» и, подойдя поближе к проезжей части, в просвете между рекламным щитом и только что ото­шедшим милиционером увидели чье-то тело, лежащее без дви­жений под моросящим дождем. Было как-то подозрительно тихо и несуетно: белобрысая девица, похожая на Каменскую из из­вестного сериала, и молодой мужчина, присев на маленькие стульчики, что-то строчили в своих блокнотах, лежащих на пюпитрах. «Словно школьные парты. Сервис», — восхитилась я, а Митька уверенно сказал:

— Нового русского грохнули, пойдем отсюда.