Михаил Чижов

Лара попросила меня поехать вместе с ними на бракоразводный процесс. Меня покоробила эта просьба, но я сдержался и лишь предложил отвезти Лару на своей машине.

-Олежек, - ласково сказала она и при этом грациозно выгнула спину, словно кошка после сладкого сна, - меня беспокоит состояние Сережи. Он очень нервничает и переживает. До суда я хочу быть рядом с ним.

И положила ухоженные руки мне на грудь.

-Так может тебе не разводиться, если его здоровье так волнует тебя?

-Дорогой, ты не прав. Я с ним прожила почти 20 лет, у нас дочь студентка …

-А кем буду я в этой компании? – с плохо скрываемым раздражением перебил я её оправдания.

-Ну, зачем так грубо, - с той же нежностью в голосе возразила она. – Мы же не собаки бездомные, а тебе далеко до безумного кобеля. 

-Это как? - обидчиво спросил я.

-Очень просто: ты же не бросился на меня как на сучку, и я не сразу приласкалась к тебе, а сначала приглядывалась и оценивала.

Ларин цинизм обезоруживающе эффективен. Почему он такой я не понимаю: вроде бы должен злить, но…. Но не злил. Или цинизм всегда обладает таким действием? Я пытаюсь в этом разобраться. И, видимо, надо начинать с себя.

-А потом кинулась, как голодная пантера, - в тон ей продолжил я.

Лара засмеялась и потерлась щекой о мое голое плечо. В самом деле, очень похожа на животное из породы кошачьих. Только не мурлычет. Мы собирались лечь спать и сидели на краю дивана, обсуждая завтрашний решительный день. После несусветной двухмесячной жары, побившей все рекорды летних температур, наконец-то похолодало, и быть поздним вечерком в таком вот полуголом виде - верх блаженства.

-Моя хищная кошка, - продолжил я, играя. Весело зарычал и повалил её на диван.

Её короткая ночная рубашонка, называемая ею «зажигалкой», и представляющая собой мало что скрывающий наряд теннисистки, быстро задралась, обнажая стройные ноги, и все остальное, умело прикрытое, но только в спокойном, неигровом состоянии.

-Нет, нет, не время, - по-монашески строго сказала она, и у меня опустились руки.

На подсознательном уровне она для меня до сих пор начальница. У нас с Ларой своего рода служебный роман. Хотя, почему «своего рода»? Самый обычный адюльтер, каких в современном обществе пруд пруди. Её к нам назначили начальницей отдела, но я-то, главный специалист, считался основным претендентом на это место.

Все эти нынешние конкурсы на вакантные должности – детская игра, с запрограммированным заранее исходом. И профессии здесь абсолютно ни при чем. В технический отдел, например, конкурс может выиграть филолог, а на директорскую должность в исторический музей – инженер. Все определяется степенью родства или знакомства. К тому же пресловутое слово «команда», как палочка-выручалочка, оправдывает подспудно любой итог конкурса. Смысл этого понятия в подборе подчиненных по принципу личной преданности или близкого родства, чтобы никто, не дай бог, не предал, не вынес сора из служебной избы.  

Я, хоть и был на хорошем, профессиональном счету, но … «рабочие лошадки», знающие дело, нужны именно в этом качестве. Меня не обидели, ввели должность заместителя, так я оказался в её орбите.

Трудно сказать, как получилось, но к 32 годам я оставался холост. Некая своеобразная дань моде: сначала нагуляться, а потом «истасканному», по образному выражению маман, найти какую-нибудь молоденькую, симпатичную и неиспорченную простушку из рабоче-крестьянского сословия, чтобы меня обихаживала и сдувала, безгласная, пылинки с моего крутого плеча, рожая детей.

Размножаться я все таки хотел, несмотря на евангельскую или какую-то другую мудрость, снисходительно утверждающую: «бессмертные творят, смертные производят себе подобных». Видимо, не чувствовал себя творцом. Да и как им стать в чиновничьей шкуре?

Что же касается нашего романа, то многое, если не всё из него, оказалось просто и легко прогнозируемым. Сначала приглядки за мной, проверки знаний, темперамента, потом корпоративная вечеринка, проводы домой, осеннее, звездное небо и её запрокинутая к нему голова.

-Хотите найти Полярную звезду?

-Не только её, но и свою … путеводную звезду.

Намек более чем прозрачный. Я левой рукой обвил её талию, сжал удавом, чуть оторвал от земли и стал поворачивать, показывая звезды: простые, зодиакальные, путеводные, а, может быть, и не очень. Губы её горячечно приоткрылись, словно она хотела все их проглотить. Но вместо звезд нашла мои губы и тут же их отвергла.

-Несносный мальчишка, как ты смеешь провоцировать свою начальницу.

Я опешил. Все мои, так называемые, глубокие знания женской натуры, смыло волной точно детские песочные куличи на берегу моря. Одно лишь сразу понял: с ней надо быть осторожнее и мудрее.

-Ты меня на десять лет моложе. Веди себя прилично.

Я хотел нахамить и спросить: давно ли мы на «ты», но испугался, что мой вопрос может повредить мне. С месяц она играла роль строгой и неприступной начальницы, и я стал уж забывать о той неудачной и поучительной ночной стычке. Как однажды она оставила меня после работы, заставив написать некий очень срочный отчет. Я старался, вовсе не думая ей угодить. Тема была интересная, и я, не в пример молоденьким вертихвосткам с приятными голосами, вертлявыми, тощими фигурами, но скупыми мозгами, мог, собравшись, выдать нечто разумное.

Лариса Андреевна зашла в мою комнату в восьмом часу вечера. Села в короткой юбке на стол, что стоял сбоку, и стала вышучивать меня. Я старался не глядеть на её гладкие коленки и отвечал односложно. В тот день я сдержался. Она тоже делала вид, что ничего не произошло. Взрыв или прободение нарыва, трудно определить и дать точное название тому выходу, что мог подытожить наши взрослые игры. И он состоялся...

Завтра у Лары суд и развод с её мужем. Ему скоро стукнет 50. Порядочный и верный мужик, работающий на одном из редких, сохранившем свою нужность заводе. Честно говоря, мне его жалко, хотя я совсем не знаю его.

В Ларе вдруг проснулся бесёнок озорства, лукавую рожицу которого она пытается прикрыть монашеским платком показного сострадания и жалости. Ни дать, ни взять, истинная либералка.

-В суд мы поедем на одном автобусе все вместе, втроем.

Меня неприятно передернуло от её предложения, будто над ухом поскребли ножом алюминиевую тарелку. Редким изуверство попахивало от этих слов, костром инквизиции, не меньше. Это было её окончательное решение, облеченное в нижайшую, на первый взгляд, просьбу. Спорить, я это уже проходил, бесполезно. Тем не менее, я нашел силы поддеть её.

-Меня ты представишь в качестве вещественного доказательства своей измены?

-Не смейся, дорогой, мне и так больно.

Стало же больно мужу, совсем ещё не бывшему, но не ей. Я сразу же пожалел о своем согласии на эту авантюру, увидев, как муж Лары гневно покраснел при виде нас, подходящих к остановке автобуса. Лара держала меня под руку, плотно прижимаясь к плечу и демонстрируя беспримерное счастье. Муж низко наклонил голову и стал очень внимательно изучать качество брусчатки под ногами.

Подошел автобус, я хотел пропустить его, чтобы сесть на следующий. Времени оставалось вдоволь, но Лара подтолкнула меня вслед за несчастным мужем. И я, как баран, чувствующий смерть, безвольно пошел на бойню. Муж остался на низкой площадке в середине салона, а я тут же прошел вперед. Ларе ничего не оставалось, как последовать за мной.

Все знают, как не приспособлены улицы нашего города для интенсивного транспортного движения. Мелкий бизнес, как молох, требует постоянного челночного движения, иначе не выжить: туда-сюда, отсюда туда и обратно. И так каждый день! Улицы запружены легковушками, словно водой после сильного ливня. Но скорость их ничуть не выше автобуса. Отличие одно: пережидать время в пробке комфортнее, сидя в мягком кресле своего авто, чем, стоя, в автобусной толчее.

Вот и сегодня проехали лишь три прогона, автобус встал. Пробка перед железнодорожным переездом. Стоим с Ларой, тихо разговариваем. Пассажиров в десятом часу дня уже немного. Вдруг за спиной раздается громкий, идущий изнутри, уже нечеловеческий, а потому леденящий душу выкрик: «Хак!» За ним шум падающего тела. То, что это падает человек, не вызывает сомнений. Именно так: грузно, замедленно, не как камень, но и без особой задержки. Хак! Почти, как вскрик, как зов о спасении, как «SOS». И удар головой. Бум! Этот звук уже звонче, яснее, ужаснее.

Лара мгновенно повернулась, вот когда пригодилась её кошачья гибкость и прыть. Лицо её мертвенно побледнело. «Это он! Я так и знала, что это случится!», - с чувством негодования прошептала она мне на ухо.

Дурра ты, хотелось ответить мне: если знала, то, какого черта затеяла это издевательство. Она сжала мою кисть, и в неё потек холод Арктики. Лара, видимо, тоже поняла, что доигралась в своих психологических опытах. Но боялась она не за мужа. Ей, сразу же, нарисовалась картина скандала, что мог разразиться в автобусе, узнай кто либо, что среди пассажиров есть жена пострадавшего.

Лара быстрым взглядом, искоса, тайком оглядела сидящих впереди. «О, боже», - сдавленно промычала она.

-Что такое? – шепотом спросил я.

-Вон, там, старуха. Соседка по дому. Теперь будут ахи и охи. Позора не оберешься.

Раньше надо было думать, раньше. Я отвернулся от растерянной Лары, чтобы удобнее было смотреть на происходящее. Мне-то чего бояться или волноваться: он мне не сват и не брат, но на сердце свалился камень. Было ясно, что наш с Ларой счастливый вид вызвал у него вспышку злости и потерю сознания. Что у него? Инфаркт? Инсульт? Вдруг он умер? От такого предположения зашевелились волосы на голове.

-Да он, эпилептик, - донёсся чей-то крик, - у него пена во рту.

Все наклонившиеся ранее к нему пассажиры разом, будто сговорившись, отпрянули. Почему в России боятся эпилептиков? Будто заразные они. Болезнь - не хуже и не лучше других, тяжелых. Неизлечима, это, да. Наверное, потому, что вид корчившегося, потерявшего разум человека, сопоставим с приходом смерти, а стук головой о пол – о звуке забиваемых в крышку гроба гвоздей.

-Не был он эпилептиком, - гневно и чуть громче зашептала Лара, - никогда. Слышишь, никогда.

-Верю, - успокаивая её, согласился я. – Верю.

Того и гляди у неё самой мог начаться припадок.

-Надо ложкой прижать его язык, чтобы он не запал и не закрыл горло. Иначе умрет, - закричал кто-то из умных.

-Где же взять ложку-то? – печально засмеялись в ответ.

-Кондуктор, - пробасил начальственный голос, - вызовите скорую помощь. Это ваша обязанность.

Вот начальники всегда таковы: всем сразу напомнят о чужих  обязанностях. Сам бы взял и позвонил. Нет, надо отдать указание. Все так опешили, что и забыли о «скорой». Спасибо, что напомнил.

Кондукторша достала телефон. Хорошо, что не спросила по какому номеру звонить.

-Возраст? – сказала она в трубку, - да откуда же я знаю, сколько ему лет. Его же не спросишь: он без сознания. Сорок или пятьдесят. Прилично одет, не бомж. Живой, живой, - отвечала она на вопросы невидимого абонента.

-Скоро будут, - объявила она, выключив телефон.

-Ба, - закричал другой, хорошо знающий этот район, - да мы в 2-х шагах от «Скорой помощи». Вон она с правой стороны.

Все повернулись вправо, будто желая тут же привлечь внимание врачей из пункта, находившегося в 30-ти метрах от шоссе.

-Надо кому-то сбегать туда, - скомандовала кондуктор.

Все тут же притихли. Бежать никому не хотелось. Я непроизвольно дернулся, но Лара незаметно для всех схватила мою руку. Но я-то знал, что она не будет меня удерживать, иначе всё раскроется.

-Сейчас, - крикнул я, и пассажиры мгновенно расступились передо мной. Вот бы всегда так. Десятки глаз уставились на меня. В одних читалось облегчение (нашелся, хоть один порядочный, а я могу постоять), в других – недоверие (интерес, что ли имеет?), в третьих - испуг.

-Идите, молодой человек, не волнуйтесь: мы вас подождем, - успокоила меня, когда я подошел к дверям, кондукторша, полная, бесформенная женщина средних лет. Лица я не запомнил, оно расплывалось перед моими глазами, так,  видимо, разволновался я неожиданно для самого себя…

-Все машины на вызовах, - сурово и неприступно ответила мне дежурная по «скорой».

-Тогда, тогда…, - замялся я. - А что за машины стоят у подъезда?

-Они неисправны.

-Значит врачи с них где-то здесь, рядом? – уточнил я, обретая уверенность и способность логично мыслить. – У больного припадок в автобусе, который стоит почти под окнами. Посмотрите в окно.

-Вот еще! Буду я смотреть в окно. Врачи пешком не обязаны ходить. Ждите приезда свободной бригады. 

Ох, какое знакомое слово «бригада»! Сразу же, вспомнился телефильм «Бригада». Неприкрытая апологетика криминального мира и его «порядочных» вождей. Уж десять лет прошло, совсем молодой я тогда был, смотрел вроде с интересом, но от названия, от слова этого, до сих пор вздрагиваю. Понял его преступную суть, как бы «зелен» не был.

Вернулся в автобус, несолоно хлебавши, объяснил: что и как. Время тянулось и тянулось, словно надуваемый резиновый шарик. Голова моя от мыслей также раздувается жарким шаром, готовым лопнуть в любую минуту.

Муж Лары лежал неподвижно: никаких выгибаний и дерганий. Можно подумать, что он мертв. Ноги мои в черных, узконосых ботинках разместились рядом с его красиво седеющей головой. Мне хочется подложить под его голову что-нибудь мягкое. Неловко, точнее, страшно смотреть на него. Я отвожу взгляд, но глаза автоматом, раз за разом, возвращаются с надеждой, что ему стало лучше. Но, нет. Грудь почти не вздымается.  

Когда же это всё закончится? Как может он в чистой одежде лежать на грязном полу, по которому шаркали грязные подошвы ботинок пассажиров, возможно, и поплевывающих на него? Кто тайком, кто из природной своей ненависти ко всему чистому и незапятнанному. Всякие есть. Пришлось узнать.

Лежит уже 10 или 15 минут, трудно сказать сколько. Случилось всё так быстро, стремительно и, можно сказать, ужасно, а потом неожиданность незаметно переросла в заурядную обыденность. Будто так и надо, чтобы какой-то человек без чувств непременно лежал на площадке во время «пробки». Пассажиры пока молчат: автобус то стоит, то дернется, а потом водитель вновь выключает двигатель.

Лара стоит вдалеке спокойно, будто происходящее её вовсе не касается. Я, разумеется, к ней не подхожу, взяв на себя добровольную обязанность любым способом разрешить эту непростую ситуацию. Смогу ли я после случившегося спокойно подойти к ней, обнять, поцеловать?

Рядом с моими ногами лежит неподвижная голова бесчувственного мужа Лары. Что я переживал? Честно говоря, не знаю. Внутри окаменело. Кондуктор опять звонит в «скорую» и говорит более требовательным голосом.

Тут подходит ко мне один из немногих мужиков, что едут в автобусе и говорит:

-Пойдем, братан, попросим носилки и сами отнесем его в этот долбанный пункт.

Я обрадовался хоть какому-нибудь предстоящему движению и с радостью согласился.

-Не могу я вам дать носилки, они государственная собственность, а кто вас знает, что у вас на уме.

-Пошли вы вместе с ними, знаете куда, старая кр….  – Мужик был, видимо, из рабочих и поднял голос, чуть не сорвавшись на грубость. Во взгляде его мелькали молнии. Дежурная почувствовала их яркий накал и закричала испуганно:

-Лев Иванович!

Вошел не старый ещё, невысокий, но объемистый «шкаф», в белом халате, не скрывающем кривых ног.

-Что за шум? – свирепо спросил он.

-Смотри-ка, я думал, что здесь все вымерли, - издевательским тоном процедил я.

«Шкаф» оценивающе посмотрел на меня. Такая порода людей признает только силу. Видимо, осмотр удовлетворил фельдшера: мои «качалки» делают свое дело.

-Человек умирает, лежит у вас под боком без сознания 20 минут, а вам и дела нет, - я тоже повысил голос, глядя «шкафу» прямо в глаза.

-Пойдем, - только и сказал он.

Только-только мы подошли с носилками к автобусу, как подъехала «Газель» «скорой». «Шкаф» с моим добровольным помощником стали грузить Сергея, так его, кажется, зовут. У меня не хватило духу дотронуться до мужа Лары. Тут же хлопотала врач, девчонка совсем, заглядывая в рот больного. Пассажиры прильнули к окнам, с нездоровым интересом наблюдая за происходящим.

-Пены совсем нет, - бормотала докторша в рваных на коленках (странная мода) джинсах. – Сколько больному лет? – машинально спросила она.

Вот дурра, но какова сила тупой привычки, вдолбленная всем врачам. Ну не глупость ли: спрашивать у случайных попутчиков, сколько лет одному из них. Будто от знания возраста все проблемы решатся, а больной, чтобы ответить, очнется, а потом сам уйдет от надоедливых вопросов эскулапов.

-Пятьдесят один, - вдруг прозвучал уверенный голос Лары, незаметно для меня вышедшей из автобуса.

Наверное, взрыв атомной бомбы не заставил бы меня так содрогнуться, как этот тихий голос. Всё смешалось в моей голове и, машинально, будто ища поддержку, я схватился за того мужика, что ходил со мной в пункт «скорой».

-Что с тобой, браток, - удивившись, спросил тот.

Что там немая сцена из гоголевского «Ревизора». «Чего? Чего? Что там случилось?», - донеслись крики из автобуса людей, увидевших выражение моего лица. Некоторые, самые любопытные, даже выскочили из автобуса. Бесплатный спектакль – отчего же не посмотреть.

-Вы кем приходитесь больному? – спросила девчонка-докторша в рваных джинсах.

-Женой, - Лара решительно, как всё, что она делала, вытолкнула из сжатых губ значительное слово.

-Эх-х-х, - единым возгласом ответила толпа. Многие же видели нас вместе.

-Садитесь в машину, - скомандовала врачиха, с удивлением глядя на реакцию столпившихся людей.

Лара же сочла произведенный эффект недостаточным.

-Олег, - сказала она, повернувшись ко мне всем своим гибким, кошачьим  телом, - дай мне сигарет на дорогу.

С меня будто содрали всю одежду, а с ней и кожу. Я постарался не дрожащими пальцами вытянуть из кармана пачку и подать её Ларе. Не оглядываясь, хотя спину сверлили десятки глаз, вышел из пока ещё молчащей толпы. Какой шум там начнется после нашего ухода, я вполне себе представлял. Этот гвалт у нас жизнью зовется. Только не знаю, как я буду искать в ней свое новое место.