Михаил Чижов

-Вот еще! Буду я смотреть в окно. Врачи пешком не обязаны ходить. Ждите приезда свободной бригады. 

Ох, какое знакомое слово «бригада»! Сразу же, вспомнился телефильм «Бригада». Неприкрытая апологетика криминального мира и его «порядочных» вождей. Уж десять лет прошло, совсем молодой я тогда был, смотрел вроде с интересом, но от названия, от слова этого, до сих пор вздрагиваю. Понял его преступную суть, как бы «зелен» не был.

Вернулся в автобус, несолоно хлебавши, объяснил: что и как. Время тянулось и тянулось, словно надуваемый резиновый шарик. Голова моя от мыслей также раздувается жарким шаром, готовым лопнуть в любую минуту.

Муж Лары лежал неподвижно: никаких выгибаний и дерганий. Можно подумать, что он мертв. Ноги мои в черных, узконосых ботинках разместились рядом с его красиво седеющей головой. Мне хочется подложить под его голову что-нибудь мягкое. Неловко, точнее, страшно смотреть на него. Я отвожу взгляд, но глаза автоматом, раз за разом, возвращаются с надеждой, что ему стало лучше. Но, нет. Грудь почти не вздымается.  

Когда же это всё закончится? Как может он в чистой одежде лежать на грязном полу, по которому шаркали грязные подошвы ботинок пассажиров, возможно, и поплевывающих на него? Кто тайком, кто из природной своей ненависти ко всему чистому и незапятнанному. Всякие есть. Пришлось узнать.

Лежит уже 10 или 15 минут, трудно сказать сколько. Случилось всё так быстро, стремительно и, можно сказать, ужасно, а потом неожиданность незаметно переросла в заурядную обыденность. Будто так и надо, чтобы какой-то человек без чувств непременно лежал на площадке во время «пробки». Пассажиры пока молчат: автобус то стоит, то дернется, а потом водитель вновь выключает двигатель.

Лара стоит вдалеке спокойно, будто происходящее её вовсе не касается. Я, разумеется, к ней не подхожу, взяв на себя добровольную обязанность любым способом разрешить эту непростую ситуацию. Смогу ли я после случившегося спокойно подойти к ней, обнять, поцеловать?

Рядом с моими ногами лежит неподвижная голова бесчувственного мужа Лары. Что я переживал? Честно говоря, не знаю. Внутри окаменело. Кондуктор опять звонит в «скорую» и говорит более требовательным голосом.

Тут подходит ко мне один из немногих мужиков, что едут в автобусе и говорит:

-Пойдем, братан, попросим носилки и сами отнесем его в этот долбанный пункт.

Я обрадовался хоть какому-нибудь предстоящему движению и с радостью согласился.

-Не могу я вам дать носилки, они государственная собственность, а кто вас знает, что у вас на уме.

-Пошли вы вместе с ними, знаете куда, старая кр….  – Мужик был, видимо, из рабочих и поднял голос, чуть не сорвавшись на грубость. Во взгляде его мелькали молнии. Дежурная почувствовала их яркий накал и закричала испуганно:

-Лев Иванович!

Вошел не старый ещё, невысокий, но объемистый «шкаф», в белом халате, не скрывающем кривых ног.

-Что за шум? – свирепо спросил он.