Михаил Чижов

Вернувшись из Испании, я загрустил.

Не потому, что в средней полосе России в конце сентября утренний сумрак медленно вползает в окна, и, не спеша, вырисовываются знакомые до мельчайших подробностей предметы домашнего обихода, а в Барселоне солнце, словно упругий мячик, быстро выпрыгивает из морских пучин, тут же разрывая непроглядную тьму ярким светом.

Не потому, что у нас желтые листья с деревьев давно отправились в первый и последний полет, а на далеком южном полуострове, омываемом, как пишут в учебниках по географии, Средиземным морем и Атлантическим океаном, цветут олеандры и азалии и, лишь свежий ветер с гор напоминает о том, что сейчас не июль. Многие мечтают постоянно жить в условиях летнего тепла и яркого солнца, почти не заботясь о вязанке хвороста для растопки очага в зимнее время и очистке дорог от снега. И у каждой природной зоны есть свои прелести и недостатки, никто с этим спорить не будет, но то, что вечная весна должна быть в душе, а не только на улице, для многих не всегда понятно.

И, конечно, не потому, что, прилетев в Москву, я отметил возвращение на родину стаканчиком бренди де херес, знаменитым крепким напитком Андалусии, выдержанным коньячным спиртом в бочках из-под хереса, а у нас почти вся, когда-то знаменитая, русская водка паленая и отдает ацетоном. Бренди – тот же коньяк, но называть его так в любой стране, кроме Франции, нельзя: заимствование торгового знака, тем более, обозначающего название департамента во Франции.

Бренди де херес. Вот уж воистину мягко стелет, да жестко спать: пьешь как легкое, ароматное вино, а ударяет сильнее самогона, и даже на утро чувствуешь приятное, а не дурманящее, головокружение. Вообще я заметил за испанцами одну характерную особенность в отношении вин и выпивки. Они обожают коктейли. Коньяк с хересом, водка с ликером, и национальный напиток – сангрия – есть не что иное, как смесь сухого, молодого домашнего вина с минеральной или газированной водой, напичканная ломтиками апельсина, маслинами, пряностями. Точного рецепта нет, всякий импровизирует по своему: некоторые добавляют бренди или ликер. Огненной водой для испанцев служит агуардьенте – бесцветная и ароматная виноградная водка. Впервые, я о ней услышал, прочитав роман Хемингуэя «Фиеста». Но и тут испанцы предпочитают галисийский вариант – кеймаду – коктейль орухо (водка), лимонной цедры и ликера. Все это разливается в бутылки с красивыми этикетками: ликер де орухо.

Вот стоит передо мной бутылка с жидкостью цвета лимона: ликер де орухо. Нет, я - не ярый почитатель Бахуса, но быть в стране, вино которой любил Эрнест Хемингуэй, и не попробовать хоть несколько марок из сотен, что украшают витрины магазинов и ларьков. Когда я, начитавшись Хемингуэя, пришел в магазин, а они все в Испании называются супермаркетами, несмотря на размеры, и спросил орухо, то пожилая хозяйка засуетилась, приняв меня за специалиста, пусть даже и зарубежного. Рассыпая мелким бисером быстрые каталонские слова, она повела меня к дальней стойке, на которой красовались бутылки с крепкими напитками.

-О, орухо, - произнесла она со значением и закатила черные оливковые глаза, и заговорила быстро и непонятно. Из многочисленных словесных бусинок я поймал лишь одну - «Галиссия».

-Галиссия, - сказал я с облегчением, потому что обманывать доверчивую испанку своим видом винного знатока мне стало в тягость.

-Орухо, - повторяла она вновь и вновь и с любовью посматривала на меня. Когда она назвала цену, я понял истинную причину ее интереса ко мне, но отступать было поздно: марку знатока надо было держать, во что бы то ни стало…

Начало некоторой тревоги я испытал, просматривая с сыном видео запись корриды. Когда снимал, то движимый лишь профессиональным чувством полнее и качественнее отразить эту национальную испанскую забаву (так мне казалось в то время), я не вдавался в мелкие детали, да и времени на это, разумеется, не было. Вокруг неистовствовала толпа, гремели аплодисменты, ревели быки, пронзительно пели музыкальные трубы современных глашатаев. Но, когда я вгляделся в записи на страшную пику, напоминающую острогу, которую пикадор с лошади втыкает в холку быка и настойчиво вкручивает и вдавливает ее в тело несчастного животного, мне стало не по себе. А, увидев увеличенные экраном телевизора острые зазубрины шести дротиков, втыкаемых бандерильеро с легкостью волшебника в ту же рану, я спросил себя: «Зачем?» - и не мог дать ответа. 

-Зачем они мучают, а потом убивают быков? – спросил меня жалостливым голосом взрослый сын, как будто прочитав мои мысли. – Ведь можно же отпустить их после представления.

-Такие раны уже не затягиваются.

-Тогда зачем это показывать людям?

Действительно, зачем? Да, мы выращиваем коров, быков, свиней, кур для пропитания, да мы убиваем их для этой цели, но стараемся сделать это в отсутствии тысяч глаз, в некоторых из которых можно заметить при этом отсвет садистского интереса. Только тогда я понял неистовость тех, кто протестовал против корриды. Выйдя из туристического автобуса, доставившего нашу группу на зрелище, мы были буквально оглушены громкими криками и боем металлических ложек по кастрюлям. Сто или полторы сотни людей, окруженных полицейскими, стояли на противоположной от цирка стороне улицы и выкрикивали непонятные нам слова в перерывах между боем в барабаны и кастрюли. Вначале я решил, что это aficionado – страстные болельщики, фанатики боя быков. Мимо меня прошла женщина с кастрюлей и демонстративно перед моим носом постучала ложкой в кастрюлю, а потом покрутила ею у своего виска и облила меня уксусным взглядом. Какой-то парень на мотоцикле, притормозил у мусорного бака и кинул в него нечто, взорвавшееся петардой через несколько секунд. Загорелся мусор, повалил едкий дым. Полицейские не замедлили с прибытием и пытались привлечь к ответственности худощавого мужичка, но мы, как свидетели отстояли несчастного, показав руками, что настоящий виновник давно смылся. Один из стражей порядка пришел с огнетушителем, но не смог его задействовать. «В этом секторе государственности отличий от России немного, - с усмешкой отметил я, - также, как у нас, пытаются заграбастать первого встречного и плохо знают технические средства защиты». Только войдя на трибуны цирка, и не увидев кастрюльщиц, я понял, что они полная противоположность фанатикам корриды.

Уже тогда коррида своим сценарием напомнила мне заезженную патефонную пластинку. Цель представления до примитивности проста: убить за вечер шесть рослых, сильных быков, чтобы на каждого матадора пришлось два быка. Вот представьте.

Два трубача выдувают гимн открытия.

Открываются ворота, и выбегает бык. Рева трибун, хотя и заполненных лишь наполовину, для быка достаточно, чтобы остановить его в недоумении и заставить крутить в ярости крепкой головой.

Но бык должен бегать. И тореро разогревают его. Они выскакивают по очереди из-за специальных щитов (4 шита по окружности арены), взмахивая розово-оранжевыми плащами, на которые бросается бык. Двухметровой высоты борта окрашены в ярко-красный цвет, и я понял, что не на цвет бегут быки, а на движения ненавистных ему людей. Цвет – это так. Средневековая экзотика, как и сама коррида. При первой же опасности тореро прячутся за загородки.

Выезжают на лошадях, забранных с боков в пластиковые щитки, два пикадора. Лошади быку, видимо, еще более ненавистны, чем люди, и он, не раздумывая, тут же вонзает свои загнутые в бок и кверху рога в пузо меланхоличной лошади. Пикадор втыкает свою ужасную пику в холку быка и ввинчивает ее как болт, отжимая быка от лошади. На могучей шее быка появляется бордовая кровь. Он заметно слабеет. Искусство пикадора состоит в том, чтобы у быка остались силы, иначе тот может стать вялым, и матадору потом уже нечего делать, не в прямом, конечно, смысле.

Чтобы отвлечь от лошади быка и сохранить ему остаток сил, появляется матадор (по-испански – убийца) пока еще без шпаги и с розово-оранжевым плащом. Его сопровождают для страховки тореро с такими же плащами. Матадор совершает пару-тройку известных всему миру пассов, а на смену ему уже торопится бандерильеро с парой острых дротиков.

Мне показалось, что у него самая опасная задача: извернувшись от мчащего на него быка вонзить ему в загривок с двух рук одновременно короткие дротики, так, чтобы они не упали. Если хоть один дротик падает, то раздается презрительный свист. Потом еще два. И еще два. Кровь из шеи быка уже льется ручьем, стекая на песок арены. Бык ревет, трясет головой, пытаясь стряхнуть с себя непонятные колючки. Зрители аплодируют эффектной работе бандерильеро.

Гордо подбоченясь, наконец-то появляется матадор с красным плащом, символизирующим кровь и смерть. Быку остается жить несколько минут. Дразня быка резкими движениями и выкриками, матадор красиво отворачивается от бегущего на плащ быка. Раз, другой, третий, четвертый... До тех пор, пока президент представления (так его называют) не махнет рукой. Только тогда матадор втыкает шпагу в одно слабое место на шее быка, от этой раны бык падает на колени, а затем валится с ног. Но не всем матадорам удавалось сделать это с первого захода, отчего ощущение бойни овладевает мной безраздельно.

Всё! Выбегают бодрые лошадки с деревянной траверсой, к которой за рога привязывают отбегавшего быка, еще полчаса назад и не подозревающего о таком конце. Потом из мяса, насыщенного адреналином, делают кровавые ростбифы, право съесть которые имеет только матадор, а с его согласия и помощники.

И так шесть раз с небольшими вариациями в зависимости от характера убиваемого.

Эти жестокие представления так напомнили нашу жизнь, особенно в их схожей и грубой череде, что стало как-то неловко от осознания сути. Мы рождаемся, питаемся, холим себя и балуем, работаем и учимся, а наиболее шустрые из нас становятся известными и их выпускают на арену славы и … гибели. Возможно, коррида гуманнее гладиаторских боев, но настроение после просмотра собственного фильма упало.

И уж совсем повергла меня в грусть газета, сообщившая народу слова известным всем Грефа и Чубайса. Первый сказал, что через пару лет на внутреннем рынке России могут возникнуть перебои с газом, а второй – об ограничениях на потребление электроэнергии, которые будут вводиться предстоящей зимой в 16 областях страны. Что это? Блеф с целью получить деньги из бюджета или хитрый ход, чтобы поднять цену внутри страны на газ и электроэнергию - попытался я понять смысл пока еще словесных игр либеральных патриотов и не смог. Но тут мне, мало-мальски познакомившемуся с историей Испании, вдруг пришла на ум интересная аналогия.

В 16 веке за счет завоевания Центральной и Южной Америк и притока «легкого» золота майи, инков, ацтеков и других народов с их полным истреблением, Испания стала самой могущественной страной мира. Недальновидная власть Испании, посчитав, что поток золота будет вечным, забыла о развитии собственной промышленности, сельского хозяйства и вела бесконечные войны за пределами страны, а верхушка власти – двор погряз в роскоши, разврате и интригах. Число идальго (дворян) типа Дон-Кихота возросло до немыслимых пределов, в Испании не стало людей умеющих и желающих работать. Сервантес прекрасно это высмеял. Результат? Известен. В 17 веке могущественное государство, в котором не заходило солнце, развалилось, словно карточный домик.

У России, севшей на «иглу» другого по цвету золота – черного - худший вариант. Для Испании 16 век стал «золотым» в архитектуре, живописи, литературе, построен прекрасный Мадрид, обновились церкви, дворцы, созданы неповторимые произведения человеческого гения. Достаточно вспомнить Эль Греко, Веласкеса, Моралеса, Лопе де Вега, Кальдерона, Сервантеса, Гауди.

В Москве же век гламура. Что это такое? - спросите вы. Разгул снобизма, зависти и роскоши по принципу: кто кого переплюнет. Олигархи покупают футбольные клубы, а не создают силиконовых долин в России. Богатства от продажи нефти не идут на благо страны, народа, а оседают в западных банках или вкладываются в развитие других стран. Промышленность остановлена, самолеты, тракторы, комбайны, продовольствие  покупаются за границей, пахотные земли заросли сорняками, количество рабочих и крестьян стремительно сокращается. Все, как в Испании 16 века. Да, к этой стране надо приглядеться, надо понять, как она вышла из кризиса. Не пугайтесь, читатели. Здесь не будет экономического анализа и других премудростей, дарованных нам Адамом Смитом. Это будет мнение рядового отдыхающего, одного из пятидесяти миллионов туристов, наполняющих ежегодно страну Испания.

Более пятидесяти процентов в доходной части испанского бюджета составляют поступления от туризма. Вот когда заработали шедевры архитектуры, живописи, литературы, созданные на легкие деньги от колонизации открытых Колумбом земель.

Что же у нас заработает на благо русских через 300 лет?