Михаил Чижов

Под Новый год навалилась невиданная оттепель и такая мокреть, словно матушка-зима, прежде чистая и мо­розная, согрешила на старости лет с тропическим ветром, неведомо как залетевшим в среднюю полосу России. На до­рогах лужи, а с неба нет-нет да и сорвутся холодные капли зимнего дождя.

На маленькой автостанции толчея. Кассовый зал до от­каза заполнен людьми. Многие желают использовать ново­годние каникулы, нежданно-негаданно подаренные Прези­дентом в последние дни ушедшего года. Декада, в которую мужики России захлебнутся в паленой водке (иной не сы­щешь), а женщины проклянут их, устав стоять у кухонной плиты. Но мир устоит. Это не те 10 дней, о которых писал Джон Рид.

Четыре маленьких кассовых окошечка, забранных ме­таллической решеткой и органическим стеклом. Самая длин­ная очередь в кассу предварительной продажи билетов. Мне тоже сюда. Занимаю очередь за молодой парой, видимо, только что сыгравшей свадьбу. Они с негой в глазах жмут­ся друг к другу, словно котята. На полу талая вода от при­несенного на ногах снега. Сапожки на тонкой подошве у молодой женщины уже промокли, и она безуспешно пыта­ется найти место посуше. Она топчется, переминаясь с ноги на ногу. Муж, обнимая ее, что-то нашептывает ей в уте­шение.

В душном, без вентиляции, зале как туман висит затх­лый запах давно не стиранной одежды и немытого тела. Оглядываю очередь. Вокруг обычные люди, немного хму­рые после вчерашней новогодней ночи. На лицах скука дол­гого ожидания. «Эх, — думаю, — не взял газеты». От этой мысли падает настроение: каждая минута беспечно поте­рянного времени для меня всегда кажется самой нужной и незаменимой.

От кого же все-таки пахнет? Еще раз обвожу глазами весь тесный зал. Наконец-то замечаю, что справа, возле автомата, торгующего горячим кофе и другими напитками, стоит скамья, которую освоили две мрачные личности явно без определенного места жительства.

Раньше их звали бродягами, и, надо сказать, что люди эти вовсе не были отбросами общества. Бродяжничать лю­били многие известные русские писатели и поэты. Умный бродяга часто становился юродивым, глашатаем сокровен­ных и затаенных мыслей народа, ему разрешалось все, как придворному шуту дозволялись насмешки над сильными мира.

Склонность к бродяжничеству — сокровенная часть рус­ской души, признак некой удали, осознанной бесшабашнос­ти, любви к стихийной свободе, никем и ничем не ограни­ченной. Слова «Дух бродяжий ты все реже, реже растрево­живаешь пламень чувств» говорят лишь о растущем равнодушии и наступающей старости. Бродяги — это не ни­щие, часто у них был и стол и кров.