Михаил Чижов

Возвращаясь домой в троллейбусе, я видел, как ста­рушка с непривычки очень долго возилась в своей потре­панной сумочке и засаленном кошелке, разыскивая 5 руб­лей для оплаты проезда. Ее, старенькую, отдавшую все силы службе государству, мотало, трясло из стороны в сторону, руки дрожали, а на лице застыл недоуменный вопрос: «За что такое наказание?» Раньше смело входила она в троллейбус, и кондуктор, глядя на ее сморщенное лицо, понимающе кивала, не требуя предъявления пенси­онного удостоверения. Лицо было пропуском, возраст — гарантом льготы. А теперь этот ласковый ранее кондуктор стоит над душой, требуя 5 рублей. А пальцы дрожат от старости и нежелания отдавать деньги. Отдай-ка сразу, сейчас, а когда и сколько будет возвращено, неизвестно. За всё теперь плати. И за строительство в годы пятилеток, за голод и лишения в войну, за восстановление хозяйства после разрухи. За всё деньги давай.

Эх-ма. И вновь защемило под ключицей. Дома я опроки­нул фронтовую порцию водки и стал собирать вещи для поездки в деревню. Там, в глухом, безлюдном месте, в пу­стом родительском доме, вокруг которого на десятки верст нет ни жилья, ни власти, ни кассирш, ни автобусов, ни благ от монетизации льгот и свобод. Я буду один среди по­лей, занесенных крахмально-белым снегом, среди тонких берез и осин.

Мне надо «вычистить» голову, как улицы от хлама и от­бросов, накопленных в родном городе, все более и более неузнаваемом.