Михаил Чижов

Артем Боровков последние дни весны был весьма неспокоен. Успешный делец, прожженный спец и не пьянеющий кутила кожей чувствовал приближающиеся неприятности. Будто зоркий, но невидимый глаз, как объектив камеры наблюдения, сопровождал его повсюду, где бы он ни находился. И на строительной площадке, и в своем кабинете, и в других: начальственных или кабинетах друзей по бизнесу, и просто на улице, и даже за рулем собственного автомобиля он непроизвольно оглядывался и озабоченно крутил круглой, по моде коротко остриженной, головой. Конечно, он знал и знал давно, что успех у властей, блеск и восторги СМИ о его строительной фирме «Спецстрой» на самом деле явления кажущиеся, что долг родному государству, скрытый подставными схемами, перевалил за несколько миллионов. Но, чтобы так томилась душа, а дурное предчувствие так «сушило» мозги!? Таких неясностей он себе никогда не позволял.

Может он зря беспокоится? Кому придет в голову обидеть почти двухметрового «амбала» с атлетически поджарой фигурой? Вид спорта, которому были отданы школьные и студенческие годы, хоть и принадлежал к дисциплинам легкой атлетике, но метание диска занятием было отнюдь не легким. Много тонн железа пришлось потягать в спортивных залах (да и сейчас он не забывал дорогу в «качалку»), чтобы иметь огромные кулачищи и широкие плечи.

Как почти все высокие люди, Артем с виду казался, угловат, неловок и даже простоват. Однако то была простота сытого медведя, греющегося на приглушенном тенью листвы солнцепеке, умеющего даже от безделья легко задрать любую живность, появившуюся в поле зрения. Расслабленная, вальяжная походка и плотно приклеенная к уголкам губ снисходительная, извиняющая улыбочка с особым шиком дополняли портрет «простака». «Простите, мол, ради Бога, что сильнее и выше вас, но что поделать, судьба», - как бы говорила прямоугольная его фигура.

Эти наигранные медвежьи повадки и улыбочку обожали женщины, особенно, как ни странно, хрупкие. Они прощали ему все: измены,  опоздания на встречи, а то и просто внезапный отказ от них, и даже синяки на теле от нежных прикосновений железных пальцев. Придет Боровков, потопчется с виноватым видом. Ну что взять с милого увальня и рубахи парня? И … прощение получено.

Что же до быстрого оформления важной бумаги в какой-нибудь чиновной канцелярии, то это для него, как семечки лузгать на завалинке: пришел, поглядел извиняющимися глазами на худосочную девицу сверху вниз, и та буквально млела под его любезным, солнечным взглядом.

С мужиками, особенно подчиненными, он был жесток и решителен, как с диском, который, как ни покажется странным, нужно мягко взять, раскрутить себя вместе с ним и забросить как можно дальше, вовремя разжав пальцы. Куда тогда девались снисходительность и внешняя угловатость? В делах, как и в секторе для метания диска, он был собран и цепок. Да и головой бог не обидел: мог отличить подставу от серьезного предложения.

И вот, словно в душе прошел пожар, и его грозное, жаркое дыхание опалило нервы Артема Боровкова, натянуло их, как гитарные струны, легко отзывающиеся на малейшее прикосновение. Боровков стал раздражаться по любому пустяку. Какая-нибудь деловая бумага, не найденная в течение минуты, вызывала бурное негодование. В небольшой его конторе подчиненные передвигались неясными, смутными тенями, сжатые страхом.

Звериная интуиция, много раз выручавшая его, всегда толкала на принятие  упредительных мер. Его непотопляемость друзья сравнивали с айсбергом, о который разбился «Титаник». Что же сейчас беспокоит его, когда в портфеле куча заказов, а часть договоров уже в работе и идут по графику? Непогашенный долг? Поставщики комплектующих деталей? Качество этих самых деталей? Нет, все вроде в норме.

Тогда почему же ноет сердце, и не хочется заниматься делами? Вот это больше всего беспокоило Боровкова: ведь в тревожный период он был, словно челнок в швейной машинке «Зингер», а тут... Долгие минуты сиднем сидел он в удобном кресле и тупо смотрел во двор, как серая кошка, грациозно балансируя на старом покосившемся заборе, пробирается на крышу сарая, на которой нежатся молоденькие воробушки. Может, сейчас, для какого-то безжалостного ловца он тоже беспомощный воробей?

От молоденькой жены (на десять лет младше) он помощи и совета не ждал: тряпки, наряды, бесконечный треп по телефону, конкурсы красоты, тусовки с ровесницами, с такими же пустыми головами как у нее. Избалованная дочь родителей советских торгашей. Чего взять, когда двадцать пять?

Большего он ждал от этой женитьбы, но только в эти дни непонятного ожидания, Боровков понял, что опять ошибся в выборе спутницы. В студенческие годы схватила его за жабры бойкая девица, от которой он еле скрылся, как зверь от огня, даже не успев вовремя оформить развод. А тут другая напасть: богато, чисто, но…нудно и пусто. Поговорить не о чем. Даже детей не хочет иметь его нареченная. Пожить хочет для себя.

«Где были мои глаза и хваленый ум, когда выбирал? – сокрушался он, приходя с работы домой. – Может и ума-то нет у меня, а все это выдумки подчиненных лизоблюдов. Поддался на глупую моду брать в жены молоденьких девчонок. Да смазлива, да фигура точеная, модельная, мужики оглядываются, честолюбие тешат, а дальше что. Думал: испишу как чистый лист бумаги: сделаю помощницей и опорой. Вот дурак-то. Бумага рвется, чернила тут же обесцвечиваются. Души нет. Да, прав классик, что если дом к сорока годам не наполняется детьми, жизнь превращается в кошмар»…

Боровков сразу же заприметил этот «Опель», хоть и окрашен он был в бледно-серый цвет некачественного асфальта, и стоял незаметно, сбоку от въезда на охраняемую автостоянку, на которой он оставлял свою черную «Тойоту». «Сейчас начнется», - тут же сообразил он, намеренно затягивая простую операцию по парковке автомашины. Залез в багажник, открыл красивый чемоданчик с множеством гаечных ключей, отверток, молотков и молоточков, зачем-то потрогал их, покрутил в руках, неспешно возвращая на  соответствующее место. Потрепался с охранником, лелея глупую мысль, что они устанут ждать и уедут.

Те же исполняли служебный долг, им не привыкать было к долгим ожиданиям и к причудам поднадзорных, которые, как они справедливо полагали, почти всегда догадываются о последних минутах своей безмятежной жизни, вестниками конца которой они призваны быть. И были начеку. Как только Боровков показался в створе ворот автостоянки, встречавшие резко сдали назад и загородили ему проход. Двери «Опеля» тут же открылись в сторону Боровкова, чтобы у него не осталось никаких сомнений в неотвратимости рандеву, а для большей убедительности из одной из них высунулась крепкая рука, заросшая густым рыжим волосом.

«Любят рыжие уроды заниматься такими вот делами», - мелькнула у Боровкова и тут же пропала, словно и не бывала, нелепая мыслишка. Деваться некуда и он нырнул в заднюю дверь, откуда призывно тянулась мохнатая рука-ручища. И не успел его поджарый зад коснуться сидения, как машина, свистнув по асфальту шинами, рванула вперед.

-Кто вы? – нарочито грубым голосом спросил Боровков, упав спиной от рывка на спинку сидения. – Что за шпионские игры? - Сам же отметил про себя: «Кажется, не братки».

-Скоро узнаете, не волнуйтесь, - культурно, на «Вы», ответил некто, сидящий на переднем сидении. На нем, несмотря на жаркую погоду, был пиджак и галстук.

«Да, точно, не братки», - уже утвердительно отметил Боровков. Но эта убежденность успокоила его лишь частично. Тут же, десятки новых вопросов полезли  в голову, и только ответ на один из них был более-менее понятен и в чем-то даже приятен: «Ну, наконец-то, все скоро решится». Как и каким образом закончится эта неопределенность, отошло на второй план. Главное он останется физически цел.

Между тем, машина подъехала к черному входу дома правительства, помпезному зданию бывшего обкома, со стороны двора, обширного и надежно огороженного не менее величественным забором с проходной и шлагбаумом, возле которого она даже не сбавила ход. «Видать, знакомая дорожка», - отметил Боровков, успокаиваясь. За невозмутимость своей внешности он не беспокоился: снисходительная улыбочка всегда висела, словно картинка, в уголках губ, и чем опаснее была ситуация, тем презрительнее она становилась.

В восьмом часу вечера правительственные коридоры были почти пусты: мелькнет где-то в конце коридора тень и исчезнет. Его провели в кабинет без опознавательных знаков, указывающих на чью-либо принадлежность. Кожаное кресло, над которым не висел столь привычный для начальственных кабинетов портрет президента, стол, четыре стула. Обстановка более, чем скромная. На один из стульев ему указала знакомая,  обросшая рыжим волосом рука, приглашая присесть. Боровков сел, а по обе стороны от него разместились молчаливые провожатые.

Почти сразу же открылась внутренняя, потайная дверь, скрытая от глаз высоким  подголовником кресла. Плюгавенький человечек, юркнувший из неё, быстро и ловко разместился на богатом сиденье, придавшем человечку требуемую важность и начальственную спесь. Он махнул маленькой ручкой, и сопровождающие испарились. Послышался скрип ключа, запирающего входную дверь.

«Смелые», - иронично подумал Боровков, но его мысли смял голос неизвестного человечка.

-Артем Николаевич, у нас к вам деликатное дело, - сухо и бесстрастно  прошелестел тот.

«Серый кардинал губернатора», - сообразил Боровков и поднял голову, чтобы посмотреть на собеседника. Зря он это сделал. Ему показалось, что он проваливается в бездну: настолько пустыми, ничего не выражающими и опасными были эти глаза. Да и глаза ли это были? Бесконечный космос, способный проглотить все страдания людей, плач младенцев, всю скорбь мира, и тут же забыть о них, оставаясь таким же безучастным и холодным, как прежде. Где там питон, парализующий взглядом животных, заползающих не по своей воле в его пасть? Ау! Нет его. Ему еще нужно подучиться у этого человека.

Боровков в великом смущении отвел взгляд и почувствовал, как его уверенная и снисходительная улыбка косо сползает с лица.

-Слушаю, - вялым языком выдавил он.

-Требуется «засветить» директора городского департамента ЖКХ. Жилищно-коммунального хозяйства, - без обиняков объяснил суть дела хозяин кабинета и почти нараспев протянул последние слова, видимо, для того, чтобы было понятнее.

-Как это? – притворился Боровков.

-Совсем простой парень, - делано рассмеялся человечек. И не понятно было, кого он имел в виду: то ли директора, то ли Боровкова.

-Конкретнее можно объяснить? – осторожно повысил голос Боровков и поднял голову, чтобы посмотреть в глаза визави. Но, вспомнив их пустоту,  отвел взгляд, ставший вдруг по-детски робким. «Чего я смущаюсь, будто виноват в чем-то?» - ругнул себя Боровков. Сердце же заныло, предчувствуя дальнейший ход неприятного разговора.

-Мы хотим помочь народу в восстановлении справедливости, и вы здесь очень даже при чем. Вы же с ним тесно работаете. Он дает вам работу?

Хозяин тайного кабинета строил свой разговор так, чтобы собеседник отвечал только на последний вопрос, невольно забывая или принимая без возражений предыдущие фразы.

-Все работы распределяются по конкурсу. Вы же знаете, там большая комиссия, его мнение одно из многих.

-Знаем, очень хорошо знаем и о конкурсах, и председателе комиссии, - с издевкой  подтвердил «кардинал», буравя глазами Боровкова, заставляя его поднять голову. Тот сидел, опустив и её, и глаза, чтобы не выдать своих чувств.

-Вы отстегиваете ему приличный процент от суммы контракта. 30 процентов. Не так ли? – утвердительно и цинично спросил «кардинал».

-Это провокация! Я подам на вас в суд.

-На кого? Не будьте ребенком. Кстати, я был более высокого мнения о вашей выдержке. По крайней мере, мне так докладывали.

«С такими глазами палачом бы тебе быть, головы рубить», - подумал Боровков и заерзал на жестком стуле, но промолчал, ожидая, когда «кардинал»  раскроет свои карты полностью.

-Да, многие боятся смотреть мне в глаза, - неожиданно стал откровенничать тот, самодовольно потирая детские свои ладошки, лежащие на столе. – И ломаются психологически…

-А если я сейчас сломаю ваши ручонки, - с яростью, словно очнувшись от оцепенения,  зашептал Боровков, - у меня на это сил хватит. И сделаю это так быстро, что кнопку не успеешь нажать. Вам ведь докладывали, что я дискобол. – И приподнялся над стулом в нетерпении, как бы подтверждая сказанное.

-Бывший, - не изменившись в лице, спокойно и тихо сказал «кардинал». – Но можешь стать зеком в настоящем. Очень даже скоро…

И многозначительно замолчал, с интересом ожидая реакцию Боровкова. Тот растерянно мотнул головой, будто оглушенный тем самым диском, который он некогда и так умело метал. Выдержка и спокойствие карлика сразили его наповал. Злость бесследно улетучилась, уступив место растерянности. Скорее машинально, чем убежденно, Боровков заметил:

-Не пугайте! Я бизнесмен и от власти не завишу. Не на того напали.

-На того, на того, - злорадно сказал «кардинал», поймав неуверенность в интонации Боровкова. – И …

-Как звать-то тебя, карлуша, - громко выкрикнул, подбадривая себя, Боровков. Он специально «тыкнул», пытаясь вновь поймать кураж и перехватить инициативу.

-За глаза все зовут меня «серым кардиналом», - спокойно ответил тот со змеящейся улыбкой, игнорируя грубость собеседника. – Можно по-простому, сокращенно:  «кардинал». Будешь хорошо себя вести, то узнаешь имя и отчество.

-Обрадовал, - усмехнулся Боровков.

-Хватит! – по крысиному ощерился «кардинал». - Я что-то с тобой заболтался, хотя ты этого не стоишь …

-Ты знаешь, сколько я стою? – продолжал хамить Боровков.

Но «кардинал» мгновенно пересек слабые потуги Боровкова разозлить его:

-Десять лет тюрьмы ты стоишь! И не из-за того, что угрожаешь мне, а потому, что укрыл налогов  на шесть миллионов рублей. Это дружок мой не простое хулиганство, - жестким прокурорским тоном изрек «кардинал».

-Держи карман шире, - не унимался Боровков, и до того догадавшись обо всем. – Не докажите.

-Хе-хе-хе, - дребезжащим старческим тенорком засмеялся-закашлялся «кардинал». – Давно мне не грубили. Даже приятно слышать, молодость вспомнил озорную. Занятно. – И жестко добавил:

-Козьма Прутков так советовал: «Не ходи по косогору - сапоги стопчешь». Слышал такую народную мудрость? Не понимаешь делового предложения? Тогда мы можем по-другому: хочешь суд за преднамеренное снижение налогооблагаемой базы. Ты еще не ущучил, что бухгалтерша твоя уже раскололась, и копии документов у нас? 

Мощный верзила, мастер спорта по легкой атлетике, опытный драчун и бизнесмен, которому сам черт не брат, Боровков обмяк и потупился, как  проштрафившийся школьник, которого поманил страшным пальцем директор. Потом, словно что-то вспомнив, встрепенулся, смело поднял голову и сделал отчаянную попытку переглядеть безжалостного оппонента. Но даже кролик был бы решительнее в желании отползти от настойчивого удава. Робкий взгляд Боровкова был тут же поглощен черными дырами глаз «кардинала». Спрашивать же: почему именно ему поручают это «дело», а не кому-то другому, было наивно и глупо. Это-то Боровков прекрасно понимал, хотя знал десятки фирм, укрывающихся от налогов. Догадывался он и о том, что если эти люди что-то решили, то лбом, но не своим, а подчиненных, прошибут любую стену.

-Где гарантии? – помимо воли прошептали губы Боровкова. – Мне нужны самые высокие гарантии.

-Вот это уже конкретный разговор! – ловко скрывая удовлетворение, участливо произнес хозяин. – Губернатор в курсе дел. Сейчас мы пройдем к нему, и он подтвердит мои полномочия.

Они вышли через тайную дверь, прошли по неведомым простым чиновникам губернаторским комнатам отдыха, у дверей которых непременно стоял человек, словно смотритель в музее. Боровков  не шел, а еле-еле волочил непослушные ноги вслед за человечком, оказавшимся чуть ли не вдвое меньше его ростом. Да, этот бой Боровков проиграл нокаутом. Вот тебе и Иришка-бухгалтеришка. А ведь в люди вывел, по ресторанам таскал, подарки дорогие покупал, да и постель общую делили не раз. Что же ей еще было надо? Чтобы я женился на ней? Но от мысли, что она будет «работать» на других, будучи его женой, ему стало совсем невмочь.

И вот теперь настала очередь предавать ему. Неужели в этой жизни нельзя иначе? Он никогда не считал себя способным на это. От этих мыслей Боровков застонал, забыв, где находится.

-Ничего, ничего, всё рассосется, - понимающе подбодрил его «кардинал». В его голосе слышалось даже нечто похожее на человеческое участие. Хотя и было оно насквозь показным и фальшивым, но неожиданно успокоило Боровкова. Сила ломит другую силу. Так в жизни бывает. Соломинка для утопающего...

Они вошли в приемную. За деревянной стойкой, как в районном отделении милиции, сидел средних лет крепыш со значком, на котором ярким лучом сверкал меч.

-Ждите вызова, - прошелестел тот тоном, похожим на кардинальский. – Максим Максимович уже справлялся о вас, - угодливо улыбаясь «кардиналу», добавил крепыш со значением, понятным только им двоим...

Губернатор был элегантен, как концертный рояль перед выступлением неказистого внешне маэстро. Черные волосы, слегка вьющиеся, красивой волной свободно спадали до шеи, но не закрывали её, как у хиппи или особо «истинных» знатоков постмодернизма. Уверенный взгляд активного представителя «золотой» молодежи 80-х годов. Он издали лишь казался молодым и красивым, заставляющим трепетать в ожидании не сбывающихся надежд женские сердца. Вблизи же лицо не казалось столь успешно молодым, как издали или на фото. На подглазных мешках мелкая сетка морщин, глубина их заметно увеличивалась к уголкам глаз. Таскать коробки из-под ксерокса с тысячами долларов для подкупа нужных людей, видимо, было делом тяжелым. Власть - горячий цех для олигархов.

Над кожаным креслом молодого губернатора блестел лаком красиво собранный из разноцветного шпона двуглавый орел, а на противоположной стене висел портрет улыбающегося президента, взглядывая на который, губернатор как бы сверял свои слова и действия.

-Как я понял, вы обо всем договорились?! – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес губернатор, раздвигая усталые от большого количества слов губы, тут же принявшие форму хорошо отрепетированной улыбки.

-Да, да, - без подобострастия подтвердил «кардинал», - но вот он, - «кардинал» небрежно махнул в сторону стоявшего Боровкова, - ждет гарантий. Его показная небрежность говорила: «Ну что с ним церемониться: он уже предал, теперь из него можно вить веревки».

-Присаживайтесь, пожалуйста, - словно спохватившись, с показным гостеприимством пригласил губернатор. 

Высокие стулья были неуклюжи и тяжелы. Их тяжесть должна, по видимости,  внушать посетителям покорную мысль о значимости и непоколебимости власти губернатора. Строптивый мэр областного центра пытается ее оспорить. С ним надо разобраться и поставить на место, и чем скорее, тем лучше.

-Мы спишем с вас долг за эту маленькую услугу. Точнее, помощь. Моего слова, я думаю, будет достаточно? – не то спросил, не то ответил начальник губернии. – Виктор Матвеевич уточнит с вами необходимые детали дела, - добавил он и посмотрел на съежившегося дискобола.

Внутри весело мерцающих лампочек глаз губернатора клубилась та же пустота, как у «кардинала». Боровков наконец-то понял, чтобы сделать карьеру, они уничтожают в себе всякое живое чувство, прежде, чем оно успеет окрепнуть и врасти в душу. И потому нет в них ни доброты, ни жалости, ни любви. Боровков и сам так иногда поступал, но теперь почувствовал, как стал противен ему этот метод движения к власти и успеху…

Через день Боровков с вмонтированными в пиджак миниатюрными видеокамерами и микрофонами и увесистой пачкой денег, обработанных специальным химическим составом, входил в кабинет своего приятеля. Теперь уже бывшего.

Он успокаивал себя тем, что пройдут годы, многое забудется, сотрутся в памяти острые, болезненные ощущения, кто-то умрет из участников этой сделки, а кого-то выгонят. Всё будет хорошо, главное, что он сам себя простил. И еще он думал, что завтра же бросит свою нынешнюю пассию и женится на простой, порядочной девушке из народа. Она родит ему пацанов и воспитает их смелыми, порядочными и добрыми людьми.