| Содержание |
|---|
| Время Виктора Лихоносова |
| Страница 2 |
| Страница 3 |
| Страница 4 |
| Страница 5 |
| Страница 6 |
| Все страницы |
(К 80-летию В.И. Лихоносова)
А уж что в душе, то и свято
Виктор Лихоносов
В те счастливые дни и годы мы развивались, росли и крепли вместе с Родиной, в полной мере осознавая, что наши личные достижения возвышают советский народ. О личной выгоде мы не задумывались. Мы были твердо убеждены, что великие дела рождают великих людей, которые в свою очередь решают великие задачи.
Мы - это дети рабочих и крестьян, разночинцев, чья юность и взросление пришлись на 50-60-ые годы прошлого столетия, когда нам открывались все дороги внутри советской страны. Были и те, кто мечтал удрать из СССР (идущие против народа всегда есть: без этого нельзя), но речь не о них. Мы - не попутчики народа, а составная и, по нашему убеждению, самая активная и созидающая его часть, ибо мы молоды (в то время), патриотичны и трудолюбивы.
Мы заканчивали средние школы, которые назывались так не потому, что давали среднее (читай половинчатое, неполноценное) образование, а потому, что существовало ещё высшее, покорение которого зависело в основном от наших способностей, порой усидчивости, но отнюдь не от количества денег в карманах родителей и их связях.
Нашими любимыми писателями и поэтами в то время были Михаил Шолохов, Константин Паустовский, Юрий Казаков, Эрнст Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Сергей Есенин, Анна Ахматова, Роберт Рождественский. Мы пели, точнее, горланили песни, исполняемые Петром Лещенко, Вадимом Козиным, Лидией Руслановой. Восхищались кинофильмами «Летят журавли», «Высота», «Баллада о солдате», «Тарзан», «Такова спортивная жизнь» с могучим Харрисом в главной роли, возвышались вместе с героями «Девяти дней одного года», мечтая стать одновременно и физиками, и лириками. И немо замирали в радости, чувствуя каждый удар счастливого сердца, в исторический момент известия о полете Юрия Гагарина в Космос.
Нам интересны были окружающие нас люди. Внимательные взгляды юноши, например, в автобусе запросто фокусировались после некоторой оптической «настройки» зрачками серо-синих выразительных и неуступчивых глаз девушки. Зрительные соревнования ни в коей мере не служили намеком на «толстые» обстоятельства и только в редчайших случаях можно было в ответ увидеть презрительный и уничижительный взмах накрашенных ресниц. Такие нам не нравились: дорог был спокойный и вдумчивый интерес одной личности к другой. Мы не знали слова «секс», и потому, наверное, списки разведенных пар печатались на последних страницах областных газет, и они не были уж очень длинны. Попасть в них было зазорно.
После окончания бесплатных ВУЗов мы разъезжались по всей стране, получив направление, и приживались на новом месте на долгий срок, если не на всю жизнь, быстро получая бесплатные квартиры. Мы не боялись работать в Средней Азии, Чечено-Ингушской АССР, Прибалтике, Молдове. Родина обеспечивала всем нам равные права и возможности. И совсем не случайно, а по месту учебы или работы, нашим другом или подругой мог стать сын или дочь всесоюзного министра.
Уверенность в завтрашнем дне и стабильные цены избавляли нас от необходимости каждодневной и жестокой борьбы за кусок хлеба и оставляли возможность много читать и самосовершенствоваться, вглядываясь не только в свою душу, и потому многие из нас были романтиками.
Нас звали в дорогу красоты природы, исторические города и памятные для любимых авторов места, и потому мы много путешествовали по необъятной стране. Авиабилет из Москвы до Симферополя стоил 33 рубля при стипендии в 40 рублей, а из степной, знойной и обдуваемой всеми ветрами крымской столицы до вожделенного моря в Ялте мчались за 3 рубля на скоростном троллейбусе. Мы свободно проходили через Спасские ворота в Московский Кремль, любовались Царь-пушкой и Царь-колоколом и фотографировались на их фоне. Без особых затей подходили к любой туристической группе, сопровождаемой грамотным экскурсоводом, и выслушивали лекцию из истории Москвы и Кремля. И ни один из милиционеров или попутчиков не считали нас потенциальным террористом, наркоманом, педофилом, сутенером, гомиком или проституткой. Мы могли, бродя по есенинским местам, в полночь постучаться в любой деревенский дом и нам открывались двери, и представлялся ночлег.
Это было время щелевидных шурупов, каждый из которых нужно повертеть в руках, прежде чем вкрутить в нужное и заранее подготовленное место. Время тогда имело больше счастливой возможности замедлять свой ход, а порой и останавливаться при виде развалин Херсонеса, Пантикапея или чтении любимейших авторов. Мы насыщались любовью к своей земле, к каждой травинке, что упорно лезла из неё, и время не обходило нас своим вниманием. Да, технические и социальные процессы были не так технологичны, как ныне, но воздух вокруг нас был пропитан свежестью индивидуальности, а не снобистской затхлостью индивидуализма.
Мы сохраняли счастливую способность ценить и радоваться успехам человеческого гения и по зову сердца могучей волной выплескивались на площади и улицы городов, празднуя его победы. Последней из них был полет Гагарина.
Следуя наследственным особенностям и достигнутым уровнем своего развития, мы могли стать видными инженерами, учеными, строителями, певцами, актерами, поэтами и писателями. И становились.
Один из нас, Виктор Лихоносов, пошел дальше других. Из его ровесников, писателей 1936-1937годов рождения в «Советском энциклопедическом словаре» 1981г. издания, наряду с ним, можно найти лишь имена Валентина Распутина, да Александра Вампилова.
Но начинал он путь по жизни так же, как все. Или почти все. Отец, железнодорожный рабочий, погиб на фронте. Детские и школьные годы прошли в частном доме на окраине Новосибирска. От голода спасала корова – кормилица, которую держала мать. Бабушка и Витя не оставались в стороне от семейно-бытовых забот. Игра в футбол тряпичным мячом, ножички, чеканка и другие дворовые игры. Самозабвенное увлечение с 9-ого класса театром и участие в серьезных театральных постановках самодеятельного театра «Красный факел» в Новосибирском дворце пионеров. Роли Хлестакова, Счастливцева, Бобчинского так захватили душу, что вместе с другом и одноклассником Ю. Назаровым поехал в Москву поступать во ВГИК… И не поступил, возможно, из-за того, что были проблемы со слухом. Юрий Назаров поступил и, как мы знаем, стал народным артистом России. Ещё одно яркое подтверждение обыденности и исключительности того времени, о котором идет речь.
Первая, уже не детская обида на себя, высшую степень которой он позднее выразит замечательной фразой: «Он так обиделся, что не мог никому смотреть в глаза», погнала прочь из огорчившей его Москвы на Кубань. Почему Кубань? Нет внятного ответа, лишь сейчас Виктор Лихоносов раздумчиво говорит: «Это был знак судьбы…». Нам же, его читателям и почитателям, обстоятельный ответ и не нужен. Кубань, так Кубань.
И как здесь устоять от соблазна «поковыряться» не в унавоженной земле, а в курганах русской истории. Он узнаёт о Тмутараканском древнерусском княжестве 10-12 веков на Таманском полуострове, о древней его столице на месте станицы Таманской, где сохранились немногие остатки оборонительных стен, домов, собора, читает русскую надпись на Тмутараканском камне и узнает о ширине Керченского пролива, определенной в 1068 году. Он пытается найти тот утес, а на нем место, где стояла лачуга, в которой ночевал Михаил Лермонтов, спуститься по крутой тропе, натоптанной за веки вечные к морю, и может, чем черт не шутит, встретить потомков хозяев той самой лачуги. И понимает при этом, что любительских знаний, как бы ни были они велики, недостаточно для истинного знания истории Руси, и потому, следуя зову своего таланта и судьбы, заканчивает историко-филологический факультет Краснодарского педагогического института.
Ведь так плодотворна, свободна и велика была особенность тех времен, что в каждом месте страны каждый из нас мог найти себе применение. И понять простую и столь важную истину: каждый уголок СССР тебе близок и дорог: будь то кубанские, теплые степи и плавни или тысячеверстные просторы необъятной Сибири. Везде живет русский человек со своими интересами, нуждами, горестями и счастьем. Благоговейный, не показной, глубокий интерес к нему и близость с ним – главная тема первого рассказа «Брянские», опубликованного (легко сказать!) сразу же в «Новом мире», редактируемом знаменитым Александром Твардовским.
Основная мысль рассказа: «Молодой я ещё, но близки мне слова его: я вырос среди таких, и мать моя такая, и соседи были такими, и всегда я буду привязан к ним» (рассказ «Брянские»). Любовь к России, к простым её людям и их героической истории возвышает душу юного Лихоносова, подсказывает сердцу, которое «благороднее головы», двигает рукой при создании немеркнущих строк последующих литературных, незабываемых произведений.
И потому звезда его литературного таланта стремительно взлетела на литературный небосвод и прочно укрепилась на нем, не затерявшись среди классиков: М. Шолохова, К. Паустовского, В. Катаева, Ю. Казакова, по достоинству оценивших его. Сам редактор «Нового мира» похвалил молодого автора: «Проза у него светится…» И было тогда Виктору Лихоносову 27 лет от роду, младенческий по литературным меркам того времени возраст.
И ещё необходимо отметить уверенность, если не сказать, дерзость юного прозаика, не побоявшегося направить свой первый рассказ, точнее, лирическую реминисценцию, на столь высокий суд, который мог бы стать и последним, сломав творческий и душевный настрой. Бог, а точнее талант, окрылил его смелостью. И, видимо, очень желанна была людям и искушенным литераторам того времени чистейшей воды живительная влага искренности и любви к людям, пропитавшие его «Брянских».
Добрые слова, как известно, окрыляют, и уже через 3 года выходят два сборника лирических рассказов Виктора Лихоносова «Вечера» и «Что-то будет» с предисловием Юрия Казакова, ставшим личным примером и внутренним учителем. «И почему внешнее нам бывает важнее?.. Мы подглядываем друг за другом, но скрытой жизни друг друга не чувствуем». Это уже из повести «Осень в Тамани», рассказывающей о поисках души современного человека и связи её с душами тьмы людей в тысячелетней истории России. «Мильоны вас, нас тьмы и тьмы, и тьмы». Лихоносов лирично, как никто другой, говорит о необходимости воспитания кровной памяти с «тьмой» давно почивших предков. Отсюда и искомая потребность внутреннего единения с предками, но и не только с ними, но и с современниками, учителями своими, друзьями, близкими. Такое вот редкостное восприятие исторического процесса у Виктора Лихоносова.
И, разумеется, в его рассуждениях нет ни капли сомнений в исторической правде и целостности прошлого, без которого нет и настоящего. Лихоносов в свои 30 лет прозревает толщу времен, предвосхищая грядущие сомнения и споры по этому поводу, вдруг (или это кажется, что вдруг) захватившие российское общество в девяностые годы ХХ века. Он уже тогда ответил на вопрос: надо ли учитывать временные «оккупации» русских земель враждебными племенами или, тем более, социально-политическими группами? В самом деле, ведь не могло измениться русское самосознание на местах, временно перешедших под главенство татар, монголов, поляков, немцев. И уж никак не могла прерваться единая цепь русской истории из-за господства коммунистической идеологии, носителями которой были Ленин, Сталин, или кто-то другой из «тиранов».
Лихоносов по-детски (как сам признается) верит, что на этой политой кровью и потом исторической земле, где «целы кости ослепленного Василька, Бориса и Глеба», нельзя быть «иванами, не помнящими родства», нельзя иметь черные мысли и преследовать меркантильные интересы. «Легко тогда вспоминалось, человек ведь так бывает прост, если кольнешь в сердце. Тогда и тебе ясно, какой песни достоин он, какой широкой, правдивой и страстной!» («Осень в Тамани»). Это уже сродни горьковскому «Человек звучит гордо» или «Песни о Буревестнике». Это присуще молодости, верящей, что жизнь всегда была, есть и будет прекрасна и удивительна.
По самому взыскательному счету патриотический взгляд Лихоносова глубоко выверен и выстрадан собственной жизнью, да и нельзя иначе жить, чтобы не потерять душу, дороже которой у человека ничего нет. В этом мы убедились в последние 20 лет лихолетья и безвременья, когда отовсюду превозносятся темные инстинкты homo sapiens, внушаются прелести обогащения любой ценой, опошляется историческое прошлое России. И что? Если человеку каждый день говорить, что он подлец, то он им и станет.
Нет, не так надо строить взаимоотношения между людьми. Православные это отлично понимали и спокон веку просили Бога: «Владыко, Вседержителю, Святый Царю, наказуяй и не умерщвляяй, утверждай ниспадающия и возводяй низверженныя…».
Вот и у Лихоносова также, или почти так: «Я подчеркивал призывы и мольбы - жить в одно сердце; ободряли меня вечные повторения – отцы наши и деды землю устрояли; славил я вместе с писцами умных и добродетельных, хоронил павших, - короче, читал и ловил созвучное, как ловят дорогие отзвуки в строчках влюбленные. И всё жалел: поздно, поздно хватился. Да и не я один».
Но и не многие! Ну, прежде всего, попробуйте написать так запросто и задушевно, когда слова будто льются из уст и совсем-совсем не кажутся обдуманными и выстраданными, а потом ложатся на бумагу и не теряют своей первоначальной, утренней свежести. Жить в одно сердце! Кто так может написать?
И второе. Призывая любить и ценить прошлое и почивших в нем людей, Лихоносов настежь распахивает свою душу, как створки окна в майскую грозу, не боясь тяжелых, полновесных капель дождя, в которые могут вылиться чуждые России взгляды. Ему дорога чистота призывов и молений. Много ли таких писателей, способных на такие смелые откровения?
Частые упоминания о смерти, сожаления об ушедших днях, о местах, в которые уже не придется вернуться, рефреном проходят из одного произведения в другое, скрепляя их, как музыкальные пьесы, в единое целое. В данном случае этот рефрен можно назвать гимном России, русской земле. Все эти повторяющиеся призывы, вопросы, заклинания: «Оглянись! Запомни! Через минуту не будет!», «Зачем так быстро проходит жизнь?» ( Осень в Тамани»), «Увидеть такое, чего нет, и не может быть. Каким я тогда был! Таким больше не быть, и, верно не то переживу я теперь…», «Никогда-никогда никто не узнает, каким я был в эту августовскую ночь на катере…» («Когда-нибудь»), «Когда это было, в какой день, по какой погоде?.. Кто разбудит то время?», «Если бы от человека оставалась на дороге, хотя бы тень!» («На долгую память»).
И где-то у Лихоносова есть печальные слова-сожаления о безжалостном времени, в каждую минуту которого кого-то провожают в последний невозвратный путь по грешной, но такой любимой земле. И вспоминаются слова Джона Донна, послужившие эпиграфом к роману Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол»: «Смерть каждого Человека умаляет и меня…». Она умаляет и Виктора Лихоносова.
Но это не личный страх перед неизбежной смертью, о чем можно подумать с первого прочтения. Нет, это мудрый совет (кто ему следует?): беречь каждый день, каждый час, минуту и даже секунду. Совет, продиктованный желанием понять смысл экзистенции (человеческого существования). Принять её, как корень жизненной сути, как гранитный излом, мерцающий кристаллами смерти, страдания, озарения и, несомненно, любви.
Потому-то Виктора Лихоносова можно смело назвать первым и единственным (скорее всего) советским экзистенциалистом. В годы создания тех произведений, о которых мы только что говорили, этим «бранным» словом, коим награждались буржуазные писатели (А. Камю, Ж.П. Сартр и др.) - последователи этого философского течения, - никто не решился бы так обозначить смысл рассказов и повестей Лихоносова.
Очень ярко поставлена и своеобычно разрешима в русле философии Лихоносова («Осень в Тамани») вечная и такая мучительная проблема выбора. Три расходящиеся в разные стороны дороги, перед которыми каждый из нас рано или поздно оказывается. «Дороги уходят, чтобы никогда не сомкнуться. Мало я их видел? Но здесь…. Это как в детстве песнь о вещем Олеге, Куликовская битва, картины Васнецова, потом Нестерова. Можно только почувствовать, объяснить не в силах» («Осень в Тамани»). Как разрешает эту проблему Виктор Лихоносов? По-русски, по православному: «…И счастлив бываю, потому что душа моя отозвалась на самое колыбельное, и, значит, не высохла она, значит, не умерла она в нас, и в урочные минуты все та же русская, памятливая. А уж что в душе, то и свято…». То есть доверься душе, она не ошибется. Но для этого её надо воспитать.
И какой же он, Виктор Лихоносов, замечательный мастер-стилист, неповторимый создатель чувственного, элегического настроения. Так вкусно рассказывает он о своих путешествиях по историческим и памятным местам России, что прочитав их описания, хочется, отложив книгу, тут же броситься к железнодорожной кассе и купить билет в ту же «точку» необъятной нашей страны. Пройтись раздумчиво по росным травяным тропам есенинского Константинова, по белым от ракушечника и слепящим глаза под кубанским солнцем косам Приазовья, ощущая себя краем Ойкумены, поразиться скромным достатком дворян Пушкиных в Большом Болдине или в Михайловском.
Уже было сказано о повторах, рефреном звучащих, чтобы прояснить нежно и музыкально ту или иную основную мысль, которой он с открытой душой хочет поделиться с любимым читателем. И тот понимает уважение автора к себе и отвечает взаимной любовью. Да, романтикам, которым мы воспели гимн в начале очерка, понятен ход мыслей и движение очарованной души, влюбленной в родную землю, их флагмана, Виктора Лихоносова. Он меняет галсы: автобиографические повести и рассказы, цикл повестей-путешествий, посвященных жизни и творчеству С. Есенина, М. Лермонтова, А. Пушкина, роман «Когда же мы встретимся» (1978г.), роман о судьбах видных представителей кубанского казачества «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж», за который он удостоен Государственной премией РСФСР (1988г.). И для всех своих произведений он ловит ветер исторической правды, внутренней, душевной жизни человека, любви к своей родной отчизне. На том стоял и стоит ныне творческий потенциал писателя, сохранившего для потомков томление духа человеческого перед вечным прошлым и неясным будущим.
Лихоносов и сейчас не изменяет себе, своему творческому призванию, отношению к людям, озарившим его в те далекие годы юности и становления. Вот как он пишет в 2010 году о поездке на Дон к Михаилу Шолохову на 100-летие. «Луна по-прежнему сторожит нас. Оттого, что едем на Тихий Дон, к Шолохову, заметней возникает в сознание время, в которое жил, и думаешь, что так же порою не спал он, многие чувствовали, что он где-то рядом, но вот уже 20 лет нету его, и луна над нами, вечно целая и ясная, только усиливает твоё грустное изумление: всё так быстро проходит».
И так же легко, как при полной луне, можно прочитать между строк пожелания автора, звучащие примерно так. Люди, любите друг друга, берегите себя, не теряйте дорогое время на мелочные разборки, меркантильные сражения и интриги, возвышайте душу знаниями и любовью: время ведь быстро проходит. Находите себе мудрых, независтливых и добрых наставников и учителей, не спящих порой по ночам в думах о нас, поклоняйтесь им, не забывая Бога.
Да не иссякнет сила его творческой закваски, густо замешанной на романтике путешествий по русской земле, по русской истории и судьбам русских людей. Простыми, чистыми и раздумчивыми мыслями о русской истории он заставил нас задуматься о ней так, как впервые сам стал думать.
Мы так устали в последнее время от ложно исторических, дамских и детективных романов, лжи, чернухи, бандитских и сексуальных сюжетов. Оглянись назад, человек, и прочитай Виктора Лихоносова и в тебе проснется любовь. Большая, ответственная и всеобщая, которой так не хватает нам в ХХI веке.
Виктор Иванович, живите и творите долго-долго!
Михаил Чижов
26 марта 2016 г.