Михаил Чижов

Просторные сени, половицы в которых были такой ширины, что попытка представить толщину сосны, распиленной на та­кие тесины, вызывала в воображении дремучий лес из сказок, на ночь рассказываемых мамой мне и брату. Мы ложились по обе стороны от нее переживать за сказочных героев. Бывало, она, сморенная за день тяжелым трудом, теряла нить рассказа и засыпала, а мы безжалостно толкали ее в бок, требуя про­должения. Встрепенувшись, мама повышала голос, высота ко­торого снижалась вновь через две-три минуты до очередного нашего толчка. Мальчишеская жестокость с годами уходила, сменялась жалостью и состраданием к старикам и детям и про­сто усталым людям.

Узкий двор, вымощенный булыжником и кирпичной щебен­кой для удобства проезда подвод с дурандой, сеном и другим кормом для нашей кормилицы — коровы. Как-то на этом дворе колесо телеги раздавило мою первую фабричную игрушку — жестяной автомобиль. Я не выбросил его, обливаясь слезами, а, вооружившись отцовым инструментом, который не раз держал в руках, разобрал машинку, выпрямил изогнутые части и вновь собрал. Уже тогда неприятно поразил меня вид отремонтиро­ванной игрушки. Наверное, этот случай закрепил в сознании истину: сломанное никогда не возродить в прежнем виде...

В память об отчем доме, дарившем мне науку жизни, я ку­пил в глухой деревне обветшалый, деревянный дом на берегу безымянной речки. Обширный двор, теплый хлев, сложенный из неправдоподобно толстых бревен. После ремонта я сохранил как символ мощной Руси неохватные столбы-косяки с выруб­ленными в них притворами для крепких дверей, кованые за­творы, крючки, «серьги», шкворни, скобы, тележные оси.

Каждый март я приезжаю сюда на неделю, чтобы покатать­ся по насту на лыжах, насладиться одиночеством. Оно как хо­рошее лекарство снимает тяжесть от общения на работе с сот­нями людей, от бесчисленного количества звонков, после кото­рых болят уши. Проблемы, просьбы, предложения...

Не многие понимают мое желание побыть наедине с собой, считая его старомодным чудачеством, а порой пижонством. Мне же приятно сознавать, что ближайшее жилье находится в двух километрах, а те дома вокруг, что остались, заселяются дач­никами лишь летом.

Немало в нынешней России мест, где жизнь кипит только на лесных делянках, с которых во все возрастающих количе­ствах вывозится лес-кругляк ненасытному Западу.

Здесь я не читаю газет, не слушаю радио, не смотрю теле­визор — этот современный ящик Пандоры. Той самой красави­цы, в которую при рождении Гермес вложил лживую, ковар­ную душу. Богатства же в ящике, подаренном богами, оказа­лись мнимыми. Открыв его, Пандора выпустила на землю пороки, несчастья, болезни и бедствия.

Я хочу тишины, мне претит «демократия шума» — это дья­вольское порождение современной мозаичной культуры. Толь­ко самые немудреные и необходимые для моего положения действия совершаю я. Готовлю простецкую пищу быстрого при­готовления из пакетов, заменяющую и первое и второе. Щедро сдабриваю и то, и другое подсолнечным маслом и репчатым луком, единственным витамином, доступным здесь, завариваю крепкий чай. Топлю печь или камин, таскаю дрова, щеплю лу­чину для растопки, хожу на колодец за водой, в магазин за хлебом, и ничто не отвлекает меня от дум. А главное — лыжи. Неторопливо гулять — не в моем характере. После бега возвра­щаюсь весь мокрый от пота, соленого пота.