Михаил Чижов

За дверью горницы печное, сухое тепло с букетом ароматов родного, старого дома. Запах нагретого красного кирпича, смо­листой сосны, напоминающей о знойном лете, и осины, кото­рой обшит потолок. Запахи крестьянского дома. Их нет в горя­чем воздухе из навороченных техническими новинками конди­ционеров.

Не надо никуда спешить. От этой мысли уже становится приятно. Медленно переодеваюсь и прислоняюсь к печи. Перед глазами перелески из елей, сосен и берез, меж которых обшир­ные поля. С утра лил настоящий дождь, столь необычный для начала марта.

Но после полудня выглянуло солнце, несказанно обрадо­вавшее меня: зреет антициклон. Лыжи, вминая мокрый снег, шипят, словно змеи. За мной остаются серые полосы.

Вечером мерцают звезды, предвещая ненастье. Я долго смот­рю на них, задрав голову, отыскивая знакомые созвездия, пока надвигающиеся тучи не затягивают их плотным, темным поло­гом.

Наутро дует сильный северо-западный ветер. Подо льдом накануне очищенных от снега дорожек словно ртуть перекаты­вается вода, стремясь спастись от замерзания. Гигантские осо­кори мужественно сопротивляются усиливающемуся напору ветра, но плакучая береза, покорно наклонившись, безвольно распластала свои тонкие-претонкие, длинные-предлинные руки-ветви. Столбик спирта в термометре неудержимо стремил­ся вниз, будто ветер залетел и сюда — в намертво запаянную трубку.

Вот налетел один снежный заряд, и в десяти шагах не вид­но ни зги, через полчаса другой, такой же краткосрочный, и вот все внезапно смешивается: и снег, падающий сверху, и снег, сдираемый ветром с сугробов.

Ну как тут не попробовать себя в поле, на лыжах, когда вокруг безумствует слепая стихия. Наст полностью еще не встал. Тонкая ледяная корочка ломается под моей тяжестью и сильно затрудняет движение. Сегодня я и не торопился. Снежные язы­ки, подобно виденным на картинках солнечным протуберанцам, не смешиваясь, друг за другом неслись по полю, создавая ощущение вселенского хаоса, неподвластного усмирению. Про­низывающий ветер быстро выдувает тепло из-под куртки. Толь­ко движение способно защитить от холода и сохранить жизнь в пургу.

Снежное безумство не пугало, не отторгало, а манило к себе, словно некто за опрокинутыми небесами звал меня. Мож­но было плакать, смеяться, плясать, кричать. Все эти дей­ствия были бы естественны и оправданы царящим на земле хаосом. Следы, оставляемые лыжами, заметало через две-три секунды белым снегом. Две полосы служили ориентиром: на укрепляющемся с каждой минутой сероватом насте свежий снег не задерживался.

Одиночный поход на лыжах в свирепую пургу можно срав­нить с плаванием на удаленном от берега глубоководном ме­сте.