Михаил Чижов

-Платить за тебя? Щас, держи карман шире. Щас все равны перед законом. --Петухов, отдыхая от многотрудных, любовных похождений, очень любил смотреть телевизор и набираться «ящечной» премудрости. - Что до морды, то на твоей харе глаза - уже китайских будут.

-Конечно, кладовщику такая вороватая власть по мысли, - забасил громадный Пастухов, не обращая внимания на издевку, касательно узости глаз. - Воруй, не хочу.

-Не ты ли…, - не сдержался Пастухов, но вовремя прикусил язычок.

-Что замолчал, что язык-то проглотил? - засмеялись весело соседи, - колись до конца, не стесняйся. - Чего вместе наворовали?

Петухов зло посмотрел на дружка, но тут же одумался, сообразив, что это признание выйдет ему боком.

-Да, - словно что-то вспомнив, степенно добавил Пастухов, - ты на себя-то погляди… сверчок …черномазый.

-Ах, ты, … дубина стоеросовая, статуй лябастренный, - огнем полыхнуло из глаз налившегося кровью Петухова. Но, память о мощном кулаке, старалась спрятать его за чью-нибудь спину. 

-Чего прячешься-то? - почти любовно спросил Пастухов, плавно протягивая могучую руку к уходящему в тень дружка, – кишка тонка? Иди-ка, друже мой, поближе, я тебе отвешу сладких леденцов, сосать которые тебе, не пересосать. Век помнить будешь. – Пастухов безмятежно улыбнулся своим словам.

Но не тут-то было. Заверещал разъяренной макакой маленький Петух, вспрыгнул соловьем разбойником, чуть ли не на плечи неуклюжему Пастухову, вцепился жилистыми руками-когтями в пышные его волосы, а головой попутно боднул в широкий нос. Кровь хлынула из ноздрей нашего Геракла, как из горла резаной свиньи, заливая широкое добродушное лицо. Замычал Пастух, скорее, от обиды, чем от боли. Затряс головой, пытаясь стряхнуть озверевшего кровососа, словно овода.

-А-а-а…э-э-х-ма, - разом ахнула ошарашенная толпа. И это искреннее изумление звонкой фистулой поднялось в чистое, высокое небо, заставив замолчать жаворонков.

Остервенело, по-бабьи царапался ногтями Петух, рвал в дикой злобе светлые волосы своего друга, стопой, ловча, пнуть в широкий пах исполина. Толпа зачарованно любовалась незабываемым и отмеченным в дальнейших изустных летописях городка побоищем Ильи Муромца и Соловья-разбойника местного разлива.

Но все туже и туже стягивалось кольцо рук Пастухова вокруг узкого Петушиного горла. И захрипел тот, наконец, выпучив от неминуемого удушья черные глаза.

-Убивают, - заголосила Петушиха.

Все враз зашевелились и подхватили крик несчастной то ли вдовы, то ли еще жены упавшего без чувств мужа.

-Отдышится, - с презрением пробурчал немного запыхавшийся Пастухов, утирая рукавом кровь с багрового лица. Взял нежно за руку маленькую жену и гордо пошел с ней к своему подъезду.