Михаил Чижов

Три перстня на ее левой руке победно сверкнули после гимна новой вере. Запястье, стянутое четырьмя серебряными браслетами, устало покоилось на столе. Вид матроны говорил о достатке материальном, а слова – о нехватке острых ощущений. За массивной грудью, видимо, билось авантюрное сердце первых переселенцев, покорявших Запад. Всё тот же  безымянный палец правой руки украшала похожая печатка со знаками, что у администраторши и у гуру. «Неплохо живут наследники молодой религии. Хватает не только на хлеб с маслом», - подумалось мне.

Тут вступил в разговор самый, пожалуй, бедный поклонник храма: на руках у него не было ни единой безделушки, да и одет он был самым неподобающим образом для прохладной глубокой осени. Белые шорты, да коричневого цвета футболка с каким-то иероглифом на груди прикрывали его грешную плоть. Плешивый крутолобый череп был небрежно прикрыт остатками длинных, спутанных в пряди и давно не мытых волос. Умные, добрые, лучистые, синие глаза. Ничем не примечательное лицо тихого, идеального  американца. Чем беднее человек, тем добрее у него глаза, но, конечно, нет правил без исключений. Он рассказал свою историю прихода в молодую религию. Жил он когда-то в Бруклине и часто общался с рядом живущими евреями, коим в этом районе несть числа. Как-то он разговорился с одним из них на религиозные темы, а тот возьми и спроси нашего героя:

-Почему в твоем католицизме много жестоких запретов и предусмотрено много наказаний за несоблюдение различных предписаний?

Слова мудрого еврея внесли смуту в его ранее первородную веру и заставили задуматься. Он после долгих размышлений пришел к мысли, что католицизм построен на страхе, принуждении, а потому не подходит его ранимой душе. В результате он отошел от католицизма и стал адептом бахайской религии.

Последний из сидевших за столом был, судя по виду, поведению и печатке с большим сапфиром на том же безымянном пальце правой руки, самым богатым. Тонкие очки в золотой оправе глубоко врезались в переносье.  Напоминал он разодетого Валерку из фильма «Неуловимые мстители», обыгрывающего в бильярд штабс-капитана Овечкина.

Он высказал совсем не новую, но очень распространенную на Западе мысль о том, что коммунизм, который пытались построить в СССР, тоже по сути своей был религией, требовавшей безоглядной веры, как христианство или магометанство (мы, когда представлялись, сказали, что русские). Вера ослабла и страна развалилась. «Без религии, без веры жить невозможно, но она должна быть единой для всех на планете», – такими примерно словами он подытожил свое выступление.

«Да, ты, батенька, троцкист. Только у того на уме была перманентная революция, а у тебя перманентная религия. Как жаль, что коммунисты не объединились с бахайцами раньше», - с иронией подумал я.