Михаил Чижов

Привлекал внимание высокий мужчина с пятилетней девочкой на руках. На ней бальное, белое платьице с оборками, рюшами и прочими портновскими изысками, под ним – милые, сентиментальные, кружевные панталончики. Мужчина крестился истово, размашисто, кладя трехперстие не на правое плечо, а за него, будто закидывал полотенце, отправляясь в жарко натопленную баню.

Все шло обычным порядком, который я описывать не буду. Если не считать заминки и некоторого сокращения молебна из-за отсутствия псаломщика, отправленного служить в другую сельскую церковь. В условиях современного экономического кризиса епархия, вероятно, единственное место, где предложения отстают от спроса.

Но вдруг воздух, казалось, сжался, стал ощутимым и тяжелым, потом  пронесся неслышный, легчайший ветерок, прочувствованный, может быть, лишь шестым чувством. Будто воздух под действием тайных сил спрессовался в одном месте и, не в силах оставаться в заточении, переместился в другое. Вскоре в поле моего зрения оказался субъект, перемещающий воздух: высокий человек в темно-сером пуховике до колен. Крупной, круглой своей головой и лысиной, окаймленной классическим полукружием седых волос, он напоминал деда на иллюстрациях к русской сказке о репке. Я вгляделся, поддавшись невольному волнению, и ахнул. Батюшки святы! Никита Сергеевич Михалков! Наш оскароносный режиссер собственной персоной в замшелой русской провинции.

И тут же успокоился: всё логично. Невдалеке от Тумботино находится его образцовое охотничье хозяйство, лесные земли (28 тыс.га) для которого он прикупил (точнее взял в аренду на 49 лет) после получения голливудской премии за фильм «Утомленные солнцем». Красивейшие эти места он углядел с правого, крутого и высокого берега Оки, где проходили съемки   «Сибирского цирюльника».

Церковный порядок известный в России режиссер (на то он и режиссер) знал хорошо. Прошелся вдоль ряда икон с поцелуями и прикладыванием лысого лба к ним, постоял с немногочисленными мужиками, которые едва заметно наклонили головы, приветствуя его, как всякого нового и обычного прихожанина. Минут через пять перешел к иконам левой стороны, и почти тут же вышел юный алтарник и легко, привычно тронул знаменитый,  надутый рукав пуховика. Михалков, не ломаясь, тронулся за ним к потайной двери иконостаса. Служка, прежде чем открыть её, поцеловал ногу святого Стефания, изображенного на иконе, приложился детским лобиком, а потом вошел. Михалков, не спеша, со знанием дела прикрыл дверь за ним, и, так как был значительно выше сопровождающего, с замедленной театральностью наклонился к иконе. Все выглядело по-киношному. Поцеловал святого в плечо, потом замер, выдержал  паузу (вспомним Станиславского и его учение о паузе), приложил лоб и только после этого вошел в то место, куда посторонним входить запрещено. Помещение за царскими вратами символизирует рай.