Михаил Чижов

Алексей опять покачал головой.

— Тогда это не вопрос веры, а твоего махрового неприя­тия к любому инакомыслию, которого в комсомоле не должно быть. И это ему удается! — Он с усмешкой поглядел на Алек­сея: — Дальше будет еще неожиданнее. Партийные бонзы Со­юза намекнули шведам, что при таком раскладе не видать Швеции многомиллиардных судостроительных и других зака­зов. И комитет согласился присудить премию Шолохову, хотя сомневался, что «Тихий Дон» написал именно он.

Алексей кивнул. Он и раньше слышал от своей сестры-фи­лолога о загадке века: авторстве «Тихого Дона».

— Такого мужика завалили, гады! — Алексей по-юноше­ски не выбирал слова, чтобы выразить чувство горечи от не­справедливой обиды, нанесенной любимому писателю.

— «Подвергай всё сомнению» говорил Козьма Прутков, осо­бенно действия власти,— тихо и вместе с тем внушительно про­изнес наставник Алексея. Помолчал и продолжил: — Запомни, думающий человек всегда находится в оппозиции к власти. Лю­бой, самой распрекрасной, потому что сущность ее — давить народ.

Первый, по-настоящему взрослый разговор. Впервые Алек­сей узнал информацию не для всех, и она кардинально расхо­дилась с общеизвестной. Студент не воспитывал в Алексее диссидента. Тот остался почти неизменным в своем доверчивом ми­ровоззрении вплоть до ельцинских времен, но запомнил, что может быть иной взгляд, на, казалось бы, очень известный пред­мет спора, опирающийся на другие факты, многим недоступные.

— Популярность Паустовского на Западе началась с того, что как-то в интервью Марлен Дитрих призналась журналис­там, как плакала, прочитав его рассказ «Телеграмма». Ты чи­тал его?

Алексей смущенно покачал головой. Что в будущем медике особенно нравилось ему, так это искреннее нежелание зада­ваться, показывать свое превосходство, употребляя пренебре­жительные междометия.

— Потом, в 1964 году, будучи в СССР с гастрольной поезд­кой, Марлен Дитрих во время выступления в Центральном доме литераторов встала перед Паустовским на колени, отдавая дань его таланту. Конечно, это очень не понравилось литературным боссам СССР. Зависть, она и в Африке зависть...

Так Алексей прочитал все шесть томов Собрания сочинений Паустовского. В романтизме писателя и отношении к жизни он нашел друга.

...В пристанционном скверике Алексей с волнением пролис­тал потрепанный второй том Собрания сочинений коричневого цвета, с двумя полосами на обложке и корешке. Над красной, верхней, черными буквами: «К. Паустовский». На форзаце бу­рые следы крови от... раздавленных комаров. Первая собствен­ная книга Паустовского — тогда он бредил созданием домашней большой библиотеки.