Михаил Чижов

Здесь, в диспетчерской, сидя у открытого окна, Алексей как-то читал «Комсомольскую правду». В окно несло жаром знойных пустынь, будто он сидел не в таежном домике, а в узбекской чайхане. Под окном никли красивые шары георгинов, резные листья которых покрывал толстый слой пыли, приноси­мой от железнодорожного полотна. Все дышало миром и спо­койствием. Как вдруг в глазах потемнело. В черной рамке на газетной полосе сгоревшими углями были насыпаны знакомые буквы, сложившиеся в почитаемое имя — Константин Георгие­вич Паустовский. 14 июля 1968 года на семьдесят седьмом году жизни скончался... Алексею показалось, будто кто-то, безжа­лостный, ударил его по ушам. Разом, вмиг он оглох. Отложил газету и бессмысленно уставился в окно. Потом схватил ее и вновь вчитался. Да, всё верно: то же имя, то же лицо. Большие глаза на сумрачном лице, испещренном глубокими складками, крупный и несколько крючковатый нос.

Диспетчер, заметив что-то неладное, вопросительно посмот­рел на Алексея. Он протянул ему газету с некрологом и молча вышел: из-за комка в горле невозможно было произнести ни слова. У низенького станционного штакетника, пропахшего смо­лой и особым железнодорожным запахом, он долго стоял, пы­таясь проглотить непослушный комок.

«Вот и он ушел, а я мечтал найти его в Тарусе. Почему он стал мне так близок, как никто другой из писателей? Навер­ное, и я такой же романтик, как он». Мысли Алексея прыгали. Вышел диспетчер. Подойдя к Алексею, протянул пачку сигарет и сказал:

— Закури, сынок, легче станет. Это хорошо, что ты так скорбишь по незнакомым людям. Душа, значит, тонкая.

Они затянулись болгарской «Шипкой». Рядом мчались не­скончаемые товарные составы с промежутками в 10—15 минут. Стук колес эхом-болью отзывался в голове. Он потрепал Алек­сея по плечу:

— Быть романтиком — значит не быть равнодушным.— Дис­петчер был немногословен и, казалось, читал его мысли.

Алексей, прощаясь, пожал ему руку и поплелся к вагончи­ку, часто оступаясь в темноте.

...Размышляя, Алексей Михайлович вставал с кресла, хо­дил по комнате, доставал атлас, пролистывал книги Паустов­ского и, натыкаясь на любимые места, внимательно читал их. Он спрашивал себя: «Таким ли осталось восприятие, как в да­лекие и беззаботные юношеские годы? Не выжег ли свирепый чистоган нынешнего дня то светлое, чем наполнялась душа в давние времена, соприкасаясь с творчеством Паустовского?» И с радостью убеждался, что целы те струны, легко отзываю­щиеся на красоту природы и человека.

Что в нашей жизни отзовется?.. Встреча с мудрым челове­ком или прожженным аферистом, интересная книга или сцена насилия из американского боевика, стремление к познанию или пустое времяпрепровождение? Всё отзывается в той или иной степени. Только почему для одних интересный человек кажется вовсе не заслуживающим внимания, а фильм ужасов радует? Почему к одним стремятся порядочные, а вокруг других роят­ся, как осы, подлецы? Как случается, что один эпизод опреде­ляет всю жизнь, а многие, сливаясь с десятками других в проч­ный камень, остаются за пределами сознания? Судьба? Гене­тика? Воспитание?..