Михаил Чижов

Фамилии, имена и годы жизни на плоских пластинах вско­лыхнули в памяти Алексея события пятнадцатилетней давно­сти, заставили вспомнить маленькую фанерку, лежащую ря­дом с белыми костями в неглубокой могиле.

— Слушай,— он сдавленно поперхнулся от нахлынувшего волнения,— слушай,— и схватил Римаса за руку. Тот непонима­юще посмотрел на Алексея. Но чувствовалось, как тревога пе­редается и ему.— Ты, знаешь, что-нибудь о своем деде? Как его звали? — Алексей еще раз проверял себя.

— Так же, как и меня,— Римгаудас. Я назван в честь деда, арестованного до войны в годы сталинского террора. Он рабо­тал главным инженером на Полоцком чугунолитейном заводе. Его оклеветали. Так рассказывала моя бабушка.— Он замолчал, требовательно глядя в глаза Алексея.

— Я знаю, где погиб твой дед. Где лежат его останки.

— Не может быть?! — Римас почти шептал.— Не может быть,— повторил он через несколько секунд усталым и, каза­лось, равнодушным голосом, крепко сдавив руку Алексея, ко­торого колотило от невиданного, киношного совпадения.

Торопясь и проглатывая окончания слов, Алексей рассказал о могиле в северной тайге.

— Табличка лежит у меня дома,— закончил он.

Римас молчал и, не мигая, глядел как ветхий старик, тяже­ло опираясь на суковатую палку, медленно переступает ногами в направлении ворот. Глядел так внимательно, будто не было на всем белом свете важнее этого наблюдения. Не видел ни прощальных лучей от ярко-красного диска солнца, приближа­ющего к горизонту, ни вспыхивающих под этими лучами золо­тистых чешуек сосен, ни напуганного молчанием Алексея. Ни­кого и ничего. Кроме невиданных топких болот, чахлых берез по их краям и неглубокой ямы, заполненной человеческими ко­стями.

Перед его глазами переливались волны времени.

Алексей заботливо дотронулся до плеча Римаса.

— Езус Христус! — пробормотал он, очнувшись.

— Пойдем, помянем,— предложил Алексей.

Долго они шли до прокатного пункта, молча катя свои ве­лосипеды. Сесть на них почему-то не решились.

В фешенебельное кафе «Алка» их, одетых в спортивную форму, не хотели пускать. Но Римас сказал швейцару что-то по-литовски, и тот, молча, отступил. Пили водку.

— Как жалко, что отец не дожил до этого дня,— часто повторял Римас, и глаза его наполнялись слезами. Он запроки­дывал голову, стесняясь своей слабости. — Езус Христус! Я познакомил бы тебя с отцом. Но его тоже нет. Мы бы съездили туда. Ты нашел бы это место? Правда?