Михаил Чижов

Садовод Олег Сидоров, осанистый мужчина лет пятидесяти, тяжело ступая по узким ступенькам крутой лестницы, поднялся в мансарду своего немудрящего домика. На гладко бритом лице его застыла гримаса неспокойных раздумий, а в глазах легко читалась тревога. Он открыл окно, выходящее в сад, и другое, расположенное напротив, но не почувствовал ни малейшего движения горячего и сухого воздуха, нагретого за день нестерпимо жарким  солнцем. В мансарде сушились на зиму пряные травы, от терпкого аромата которых  у Сидорова слегка закружилась голова.

«Хорошо, что в свое время покрыл крышу шифером, а не то летом здесь был бы ад кромешный», - подумал он машинально и включил свет. Тут взгляд его упал на книгу, лежащую на маленьком столике. «Белеет парус одинокий». Сердце Сидорова вдруг сжало такой тоской, что он невольно застонал и быстро спустился вниз к буфету, где у него была спрятана пачка сигарет. Прятал он их от 12 летнего сына, при котором в воспитательных целях никогда не курил. Нервно и глубоко затягиваясь сладковатым дымом, садовод,  волнуясь, заходил взад-вперед возле домика…

Три дня назад сын, возвращаясь из сада, стоял на полупустой автобусной остановке, когда возле него остановилась пятерка 17-ти летних парней, один из которых, молча, подошел к рослому мальчишке и неожиданно ударил кулаком в лицо.

-За что? – только и смог прошептать сын садовода, Егорка, остолбеневший от внезапного нападения.

В миг пропали для него, как будто и не бывали, все краски, звуки, ощущения многообразного и неповторимого мира. Перестали купаться в пыли воробьи, за которыми он только что со щенячьим восторгом наблюдал, исчезла бабочка, смешно перебиравшая лапками на жгучей от жара железной перекладине скамьи, замерли, остановив дрожание, листья осины, погасли краски заката, солнце в непонятной суете торопливо ушло за горизонт. От радостной и полной уверенности в бесконечном счастье, блаженной веры в светлое завтра не осталось и малейшего следа. Казалось, удушливое зловоние расплылось вокруг, мир померк, сузился до двух малых точек, удивительно напоминающих крысиные глазки.

-За что? - вновь, но более громко спросил сквозь душившие его слезы мальчишка и прямо взглянул в эти точки.

-Дурак, беги, - кто-то сердобольный из толпы крикнул мальчишке.

-Почему я должен бежать, - брызнули от обиды накопившиеся слезы, - ведь я никому не сделал плохо…

Он не успел договорить, как второй удар пришелся ему в ухо.

-Не гляди на него, убьет, - опять закричал неизвестный помощник, - мотай отсюда.

Сердце мальчишки дрогнуло. В эти короткие, спрессованные в искры секунды он понял, что сейчас, здесь, он не проигрывает бой чести, никого не предает, а просто должен временно отступить под напором безжалостной злобы…