Михаил Чижов

Накануне вечером старик как обычно послушал последние известия по радио - глаза-то почти не видели, и стал готовиться ко сну. Тысячи раз выверенная до мельчайших подробностей процедура, ставшая за последнее время надоедливой, какой-то ненужной, лишней. От непонятной слабости не хотелось не только мыть ноги, умываться, чистить зубы, но и думать.

Прожитый день представился ему точно сон. Таким был и вчерашний, и ещё день, и дни, и годы, и десятилетия казались неживыми, призрачными, утомительными. Его душа, устремлённая с недавних пор к высшему, горнему, небесному, не хотела отвлекаться на бытовые, житейские мелочи, на всё то, что привязывало к жизни. И никакого холодка от этой мысли по его сутулой, безвольно согнутой спине, никакого страха в душе, как это случилось третьего дня, когда как-то по-особенному заболело сердце. Оно, выдержавшее два инфаркта, было для него основной тревогой, хотя на словах он перед братьями, приезжавшими изредка из другого города, грустил более всего из-за потерянного зрения.

Между тем наша семья и соседи доживали на Гребешке последние деньки. План по переносу пяти частных домов и строительству на их месте большого жилого здания, составленный ещё в конце двадцатых годов, неким непредсказуемым образом всплыл из архивных недр и попал на начальственный стол. Неизвестный столоначальник начертал в левом верхнем углу нечто подобное «Быть сему!», и колесо бюрократии заскрипело. Были составлены с каждым из пяти домовладельцем договоры, в коих довольно чётко прописали план и условия переноса строений, возмещения материальных и моральных потерь. Предусматривалось поэтапное переселение. На краю пригородного посёлка (назовём его Дубки) сначала строился из новых материалов дом Ивановых, признанный экспертизой никудышным к перевозу из-за своей ветхости. В этот дом вселялась наша семья и жила в нём до возведения нам дома на новом месте. Волновое переселение. Мы въезжали в свой дом, а в доме Ивановых поселялись другие соседи и жили до окончания строительства своего дома. Потом следующие. Только в самом конце переселялись Ивановы. Самым утешительным условием было следующее: подгнившие брёвна, доски, окна заменялись новыми. Это очень радовало отца, так как наш дом был ненамного крепче дома Ивановых.

1

Мама заметила, что я почти всегда дышу ртом, а не носом, и по совету врачей решилась на удаление полипов, выросших у меня в носу. Ко всему прочему участковый врач сказал, что при недостатке кислорода мозг плохо работает. Как же я буду учиться? – озаботилась мама и повела меня в детскую больницу, располагавшуюся далеко за городом. Так мне, по крайней мере, тогда казалось. Мы долго тряслись на разболтанном трамвае, и сердце моё сжималось от неизвестности, от неё-то, видимо, и показался длинным путь. Больницу окружал глухой высокий забор, при виде которого мне стало совсем тошно. Она представилась тюрьмой, которую я видел у Бугровского кладбища. Мы прошли через будку с недовольным сторожем, а на лице его было написано: «Ходют тут разные». Долго сидели в приёмном покое, ожидая вызова врача. На дворе золотился от солнечных лучей апрель, а в тесной комнате было душно от набившихся в неё родителей с детьми.