Михаил Чижов

...Небольшая деревенька на берегу залива зимой была пу­ста, только на выселках, в богатом особняке, стоящем на обрывистом берегу, с наступлением сумерек постоянно све­тилось окно. И каждый день в это время, когда вместе с сумерками в избу заползала грусть, Костров надевал вален­ки и выходил слушать вечернюю тишину. Над безлюдным ледяным простором реки бесшумно гулял ветер, а на берегу залива он рассказывал страшные истории высоким березам, и те испуганно вздрагивали от его быстрых слов. Сквозис­тая днем березовая роща наливалась тьмой, зазубрины тем­ных елей вдали сливались в единую линию, образующую профили бесчисленных пирамид.

Они выходили на заснеженный лед и, оставляя за собой глубокие следы, темнеющие от талой воды (в январе было сыро и тепло, как в марте), долго гуляли вдоль берега. Иногда Костров останавливался и, задумавшись, внимательно смот­рел на далекую гирлянду огней. Тогда и Дунай, шедший за ним, замирал и глядел за компанию в ту же сторону, выра­жая всем своим видом крайнюю озабоченность.

Снег шел каждую ночь, а днем Костров прочищал до­рожки к колодцу, овину, туалету. Выходил с ним на работу и Дунай и, сидя за спиной работающего Кострова, наблю­дал за его стараниями. Отдыхая, Костров смотрел на Дуная. А тот, почувствовав взгляд, тоже поднимал голову. Костров улыбался и говорил: «Ну, иди ко мне». Дунай подбегал к нему и тыкался носом в руку. Костров снимал рукавицы и чесал собаку за ушами. Дунай в это время прижимался к ноге кор­мильца, всем видом показывая доверие. Он наслаждался теп­лом, исходившим от живого тела. Отдохнув, Костров брался за лопату. Дунай, понимая задачу человека, отходил назад на очищенное место и не мешал, не навязывался.

Вечером накануне отъезда подул по-весеннему теплый ветер. Временами шел дождь. Прощаясь с деревней, Костров решил посмотреть на загадочное окно, одиноко сверкавшее каждую ночь. Под сапогами чавкала влага, а горизонт впере­ди чернел весенней грозой. Неуютная мрачная сырость за­полняла округу.

Особняк за крепким забором был угрюм. Окно светилось лишь на первом этаже, а с их приходом и на втором этаже вдруг задвигались неясно освещенные тени. Костров стуше­вался и тихо позвал собаку: «Дунай», который выпрыгнул из темноты, различив в его голосе тревогу. Они одновре­менно оглянулись. Еще более мрачными показались им си­луэты нежилых домов, промокшие ветви вязов и берез, за­крывавшие яркий свет из окон их дома. Дунай шумно и пе­чально вздохнул, потом зевнул, чтобы скрыть свою грусть. Костров же, тихо рассмеявшись, повернул назад.

Утром, укладывая вещи, Костров припозднился с выхо­дом из избы, но Дунай терпеливо ждал его и быстро вско­чил с самодельного тюфячка, виновато затопал по доскам пола, глядя на всклокоченную лежанку, которую каждое утро поправлял Костров, ласково говоря осуждающие сло­ва: «Что же ты какой неаккуратный, друг мой». На этот раз он взял тряпье и повесил на гвоздь, приговаривая:

—Всё! Конец! Сегодня домой. — Дунай понял значение его слов, но не запрыгал от радости, а виновато отошел в сторону, пропуская Кострова. Завтрак порадовал Дуная сво­им обилием, но не надолго. Костров закрыл входную дверь на замок.