Содержание |
---|
Вачская родня |
Страница 2 |
Страница 3 |
Страница 4 |
Страница 5 |
Страница 6 |
Страница 7 |
Страница 8 |
Страница 9 |
Все страницы |
Слабый ветерок доносил пряные запахи неизвестных степных трав; вокруг меня, на обширных клумбах, цвели розы и еще какие-то яркие цветы. Услышав наконец треск цикад, я обрадовался, что не оглох и смог вынести нелегкий полет. И тогда же я, шестнадцатилетний, совершенно по-взрослому подумал: вот оно счастье. Счастье жить в этой стране, иметь много родственников, свободно путешествовать и не чувствовать себя одиноким, потому что не только родня, но и все, окружающие, как единая семья, хотят мне добра.
В Севастополе я с двоюродным братом и его друзьями сигал ласточкой с Приморского бульвара в Черное море, подныривал под памятник погибшим кораблям (оказывается, в скале, на которой стоял обелиск, была подводная штольня), бродил между колоннами древнегреческого Херсонеса, наивно пытаясь найти на память что-нибудь антикварное. Ходил с дядей Сеней на ночную рыбалку. Мы ловили скумбрию и тут же коптили ее на скалистом крымском берегу, поеживаясь от утреннего бриза. Ласковое, теплое море, как хамелеон, меняющее цвета своих вод при закате солнца и порывах ветра от нежно-голубого до черного.
Можно долго рассказывать человеку, живущему среди северных хмурых лесов, среди равнинных рек, о скалах и море, изощряясь в словах и пытаясь наполнить их сущностью, чтобы передать ощущения от скал и моря, все тщетно. Слова — пустое, пока ты сам не станешь карабкаться по скалам и плавать в соленой, теплой воде, разглядывая дно через 10-метровую толщу лазурной воды. Когда будешь очевидцем, тогда и вдохнешь в мертвые символы слов свои живые чувства...
Неделю я жил в Москве на Преображенской площади в доме, стоявшем по соседству с только что взорванным по приказу Хрущева храмом Преображения Господня, в одной из комнат огромной коммунальной квартиры на первом этаже. Перед окнами, завывая серводвигателями и лязгая пневматическими дверями, останавливались с раннего утра и до поздней ночи троллейбусы. Они не мешали мне, не чуявшему ног от хождения по московским изогнутым улицам, Кремлю (проход в него тогда был открыт), Третьяковской галереи и другим музеям. Я наполнял книжные знания трепетным чувством сопричастности, я наслаждался вкусом жизни как сахаром, а не его образом, от которого во рту не становится слаще.
Брат, который в детстве советовал мне беречь картофельный нож, проходил в это время срочную службу в армии, в учебке под Переславлем-Залесским. Деньги у меня еще оставались, и я проложил такой маршрут дальнейшего путешествия по Руси: к брату, затем в Ярославль (благо, что Переславль-Залесский находится на автодороге Москва—Ярославль) к Виктору Дмитриевичу, родному брату украинского зятя (вачская родня), а уж там по Волге-матушке реке до родного дома совсем рукой подать.