Михаил Чижов

В нашем горьковском доме он появился почти одновре­менно с братом Костей, ухаживающим (так в ту пору гово­рили) за моей сестрой. Виктор учился в институте водного транспорта, жил в общежитии, но очень часто бывал у нас. Здесь, в стороне от общежитских соблазнов и суеты, чер­тил он курсовые и дипломный проекты, а сестра, имевшая прекрасный почерк, надписывала чертежи. Часто оставался ночевать в нашем частном доме, а по утрам, во время умы­вания, просил меня полить ему воду на спину. Вот она-то и помнится мне до сих пор. Какая-то неестественно бугрис­тая от почти перекрещивающихся во всю спину глубоких, синюшных шрамов. У меня каждый раз выступали слезы от жалости к нему: такому израненному и, как мне казалось, несчастному. Но он весело фыркал, смеялся, и я успокаи­вался. После института он работал в портах Кинешмы, Аст­рахани и вот Ярославля.

За шахматами, в Ярославле, я деликатно расспрашивал Виктора Дмитриевича о его жизни. Он, как бы нехотя, об­думывая ответный ход, неторопливо ронял слова.

В селе Лобкове, что в 10 километрах от Вачи, был его отчий дом. Тогда эта территория входила в Муромский уезд Владимирской губернии, и только в 1929 году был образо­ван Вачский район в составе Нижегородской области. Вик­тор Дмитриевич не говорил о достатке в семье, но отец их был грамотен и закончил народное училище в Новоселках. Работал в Лобкове на ножевой фабрике, построенной в 1894 году Дмитрием Дмитриевичем Кондратовым, известным вач-ским фабрикантом, а с образованием в 1929 году промколхо-за его, 26-летнего, избрали председателем.

—От этого фабриканта имя Дмитрий очень распростра­нено в наших краях, — рассказывал он. — Мы с братом Ко­стей почти погодки: он родился в 1922 году, а я в 24-м. Костя в 1940 году после средней школы поступил в Чебоксарское летное училище, а я с другом в 1941 году приехал в Ленин­град покорять медицинскую науку. Но на другой же день после приезда началась война. Война! Мы сразу же смекну­ли, что ни о какой учебе не может быть и речи, и пошли в военкомат записываться добровольцами на фронт. Тогда при­зывным был 1923 год. Я выглядел достаточно солидно и со­врал, что родился именно в этот год, благо, что тогда кре­стьянам паспортов не выдавали, а про метрику о рождении я сказал, что потерял. Да, если честно говорить, в военко­матах рады были обманываться насчет дней рождений, тем более добровольцев. Но вот щуплому другу все-таки не по­верили. Ему посоветовали подрасти. — Виктор Дмитриевич замолчал, а потом продолжил:

—Друг очень расстроился и решил вернуться домой. Я проводил его на вокзал и посадил в вагон. Еле-еле запихнул. Это была первая потеря в моей еще не начавшейся фронто­вой жизни: поезд, в котором он возвращался в Вачу, разбом­били. Друг погиб. — Он надолго задумался, а потом добавил:

— Я не буду оригинален, если скажу, что жизнь корот­ка. Но каждый из этой сентенции делает свои выводы и со­ответственно им действует. Порой я нутром чувствую, как убегают минуты, когда я разговариваю с человеком, меня не понимающим. В работе таких потерь времени предоста­точно. И я тебе скажу: ищи интересных людей, тебя пони­мающих, и с ними беседуй. Не трать время напрасно.