Михаил Чижов

Цеховой врач послал его к кардиологу. Тот восседал за столом, как индийский набоб: уверенно и, можно сказать, торжественно, будто не врач он вовсе. Но стоило ему выйти из-за стола, чтобы послушать сердце, как  сразу, в глаза бросилась непропорциональность его фигуры. Сидел за столом вроде нормальный мужик, а вышел к нему карлик.

«Понта много, а …., - хмыкнул про себя Дубов, - впрочем, сколько насмешек пережил, наверное, он из-за своих коротких ног, а ничего… не дрейфит, а я раскис».

Вадим Алексеевич сосредоточился и крепко сжал губы, словно боясь, что язык выдаст его.

Кардиолог заметил некоторое замешательство пациента, понял его правильно, зло потыкал воронкой фонендоскопа пять раз в грудь, задерживаясь на каждом тычке одну, две секунды, не более, и, приказав дышать глубоко, прошелся по спине чуть медленнее. Дубов задышал глубже положенного, но не от приказания, а от обиды: чего ж эскулап мог уловить в работе сердца за столь короткие мгновения. Талант?

Торопливость и неаккуратность врача взвинтили и без того неспокойного Дубова. Захотелось по-хулигански посочувствовать его коротким ногам.

-О чем шепчет сердце? – сдерживая себя, спросил Дубов.

-Э-э-э, - непонятливо заблеял врач.

Вадим Алексеевич не удивился, что с юмором у кардиолога проблемы, и чуть изменил вопрос:

-Жить буду?

Врач улыбнулся знакомой шутке.

-Серьезных отклонений я не заметил.

-А несерьезных много? – стараясь не сбивать дыхания от раздражения, спросил Дубов.

-Сделаем кардиограмму, узнаем, - не поднимая головы, врач строчил что-то в карточке.

Кардиограмма тоже ничего не прояснила. Дубов хмурился, злился, раздражался по малейшему поводу. Собой он тоже был недоволен. Но только ли когтистые кошки сердечной боли скребли у него на душе, и смело гадили в неё, как на коврик при нежилой двери?

Основная беда пришла, как водится, с самой неожиданной стороны.

И началось-то все до прозаичности обыденно и вместе с тем жутко. Так, говорят, бывает у сорвавшихся с крутого, высокого обрыва, когда в неожиданном полете, осознав близкий, беспощадный конец, сердце тихо лопается, как мыльный пузырь. И здравствуй пустота в груди, и прощай мысли, видения, страх, крик…

Месяц назад Дубов вернулся из командировки, дальней, продолжительной, интересной. Целый месяц в Бразилии он с товарищами по работе изучал особенности новейшего производства пластических масс. Акционерное общество, в котором он работал начальником похожего, но морально устаревшего цеха, запланировало впоследствии купить бразильский аналог, построенный по бельгийской технологии. Это радовало: заждались в России новых, крупных, технологичных заводов и фабрик. Удивлялся он первое время, что в считающейся слаборазвитой, футбольной стране есть современное производство, а в России нет. Задевал его этот факт, расстраивал.