Михаил Чижов

Ворвавшись в прихожую, Дубов плюхнулся на угловой диванчик и  застыл, словно смертельно уставший путник, которому разрешили присесть после нескольких дней пути. Странное дело, но в первый момент он совсем не думал об измене жены, а почему-то мысленно благодарил спасительное для него равнодушие соседей. Сознание откладывало оценку тяжелого известия на потом, на завтра, на неопределенный срок, давая возможность привыкнуть к нему как неизбежному злу. Время - хороший лекарь, но где   найти его в таком количестве, чтобы запросто разгладить, словно мятые брюки, кипящие в душе страсти.

Сердечная боль пришла, не как ломота от простуды или сводящая мышцы судорога, или резкая боль от перелома кости. Космической, ледяной пустотой расползлась она в левой стороне груди. Дубов жалобно застонал, поднял голову и тупо уставился в угол прихожей. Что это?

На стене, под потолком, вдруг проявился удивительный экран, словно на это место повесили белую простыню, поверх которой замелькали удивительные кадры «хроники». Вот безвольно раскинувшись под чужим, здоровенным мужским телом, лежит жена, его Лариса. Почему именно таким должен быть этот мужик, он не смог бы никогда и никому объяснить даже под пыткой. Так захотел его воспаленный мозг. Дубов сморгнул, затряс головой, видение не исчезло.

«Да, я стал глупым папой Карло. Это несправедливо, но это так. И мужик, что лежит на ней, отнюдь не Буратино», - не осознавая смысла глупо-обидных мыслей, терзал он свое сердце. Вот ясно проступило на воображаемом экране расслабленное, умиротворенное от приближающегося оргазма лицо жены с плотно прикрытыми глазами. Потом лицо исказится сладчайшим страданием, глаза широко раскроются и с бешеной радостью вопьются в глаза напротив, тело изогнется аркой однопролетного моста, готовой выдержать любую тяжесть ради удовольствия. Губы же горячечно станут нашептывать безумные, бесстыдные в своей откровенности слова.

Таким счастливым, даже одухотворенным, Дубов давно уж не видел лицо своей жены. Может быть, только в первые годы совместной жизни. Как только представленная картина полностью уязвила его, она, точно змея подколодная свернулась в клубок, видение исчезло, будто и не бывало.

Вспыхнувшая злость быстро растворилась в той пустоте, что стойко угнездилась в левой стороне груди. Растерянность – вот то, единственное, что владело теперь Дубовым. Как быть, что делать теперь? На эти вопросы Дубов не знал ответов. Впрочем, он их и не искал. Будто давно чувствовал, что так должно было случиться. И, как всегда при долгом ожидании, приход события разоружал, заставлял опустить руки. Словно некая тайная и постоянно свербящая сознание мысль смирила с неизбежным концом.

Когда жена пришла домой, он не сказал ей ни словечка. Что толку с кипящими вулканом чувствами прямо и жестоко укорять её за предательство и низость. Противно стало не только говорить, но и думать о ней, укравшей у него честь, время, память.