Михаил Чижов

Татьяна Ивановна в эту зиму была очень счастлива. Так может быть счастлив человек, нашедший родственную и дорогую ему душу. Вот она, эта душа, в маленьком внуке, упорно копошащемся в снегу. Милый её колобок, испеченный хоть и не ею, но несущей в своей крови её струю или струйку. Тут уж как Бог повелел. Наивный философ, задающий сложные в своей простоте вопросы, на которые хочешь - не хочешь, но надо отвечать, словно на экзамене, и при этом кожей чувствуя любую фальшь и недоговоренность, пропитавшие взрослую жизнь. 

Как же милы и прекрасны пятилетние мальчишки, кажется, вобравшие в себя всю мудрость и красоту мира. Они готовы рассуждать по всем мировым проблемам, и не дай Бог, улыбнуться при их логических экзерцициях, так не по годам рассудительны они и серьезны. В них нет той девчоночьей манерности и жеманства, уже вполне проснувшихся к этому возрасту, того неспокойного взгляда со стороны, которым они оценивают себя, свои жесты, движения и произведенное впечатление. Мальчики просты и естественны, как всё в нетронутой природе, как этот луг и тот лес, зубцами мохнатых елей темнеющий вдали за белым, заснеженным полем, как деревья в лесу, твердо знающие, когда им сбрасывать листву, и когда красоваться в зеленых одеждах. Бывает, что мальчишки такими бесхитростными остаются на всю жизнь, и невозможно понять и предугадать: благо это для них или нет.

Татьяна Ивановна панически боялась сглазить свою удачу, так уж очень хорошо складывалось у неё в эти осень и зиму. Куковать бы ей в своей заброшенной деревне  очередные ненастные и пасмурные дни в одиночестве и тоске, доживать бы и безрадостные годы, слегка скрашиваемые летними огородными заботами и общением с такими же старухами, нужными лишь в редкие отпуска детей, приезжающих отдохнуть в свои полузабытые пенаты. Сжалился Бог и послал ей на радость внука.

Никак не мог привыкнуть Васенька к детскому садику, болел часто и подолгу. И выходило так, что неделю ходит в садик, а две - лечится. Татьяна Ивановна и раньше предлагала свои услуги по воспитанию внука, даже пожила в городе месяц, которого с избытком хватило, чтобы понять о полной несовместимости с невесткой. Всё, что Татьяна Ивановна бы ни делала, вызывало её несогласие. Сначала глухое, сдерживаемое показным приличием, затем переросшее в нудный, словесный поток, единственная цель которого показать – кто в доме хозяин и чей Васенька ребенок.

Нет, не ставила Татьяна Ивановна под сомнение этот важный женский вопрос, но, имея сорокалетний учительский стаж, считала всё же в некоторых вопросах воспитания себя правой, хотя вслух и не высказывалась. Как двум медведям, так и, тем более, двум медведицам, не ужиться в одной берлоге. Потому-то попытку, если не пытку, житья в городской семье пришлось оборвать. У вконец измученной нервными переживаниями Татьяны Ивановны пробудились сердечные боли, которые и подтолкнули её к отъезду, столь облегчительному для всех. Мнения Васи никто не спрашивал.