Михаил Чижов

В быстро сгущающейся темноте подъехала городская трои­ца к просторной заимке, стоящей среди могучих елей на высо­ком берегу Керженца. Самой реки не было видно, но еле слыш­ные всплески и какое-то невнятное бормотание говорили о бли­зости большой воды.

Дом был закрыт. Павел загнал машину во двор и, приказав не разбредаться, пошел за сторожем. Вскоре он вернулся с бо­родатым высоким стариком, худощавым и изможденным на вид.

Степенность сквозила в его движениях, уверенный взгляд си­них, глубоко посаженных глаз не перебегал торопливо с одно­го из них на другого, а внимательно изучал каждого. На круп­ной, непокрытой голове редкие волосы на прямой пробор. Все это, и прежде всего белая, окладистая борода «лопатой», сра­зу же напомнили Алексею деда-старовера.

— Ключ я не оставляю за окладом двери, как делал Вань­ка, а беру домой: лихих людей развелось ныне пропасть,— ска­зал старик, открывая висячий замок.

— Я звонил на почту и просил сообщить вам о нашем при­езде. Вам передавали? — спросил Павел.

— Да, да. Баня натоплена. А избе зачем лишняя сырость? Печь хорошая — мигом согреет.

— Не верили, что приедем?

— Не веры это вопрос,— несколько угрюмо заметил ста­рик.— Были тут недели две назад двое из областного началь­ства с бабами. О-хот-ни-ки,— в растяжку произнес старик. В его словах сквозило неприкрытое презрение.

— Нельзя так о начальстве,— с нарочитой назидательно­стью упрекнул его Павел.

— Чего же нельзя, если оно само себя позорит? Шалман устраивает на глазах честного народа. И так-то он не любит власть, а тут такое...

— Старообрядец, что ли? — перебил Николай, закуривая.

— Да! — гордо ответил старик.— И зелье, что вы палите, навязанное Петром безбородым, не приемлем.

Николай поперхнулся:

— Строг ты, старик.

— Мы даже детей своих на «вы» называем,— сурово отве­тил тот и добавил, помолчав: — Сейчас картошку и лук при­несу.

— Давайте помогу,— предложил Степнин.

— Это моя работа,— сухо сказал старовер, успокаиваясь. Степнин все же увязался за ним, идя чуть в стороне.

И вдруг неожиданно для самого себя сказал:

— Дед и мать у меня были сторонниками «древлей» веры. Старик повернулся:

— А вы?

— Нет. Крещен в церкви по настоянию отца. Но мать до конца дней своих крестилась двуперстием и ходила в молельный дом, а потом в церковь на Бугровском кладбище. Она много­му меня научила.