Михаил Чижов

И к кому прибегну, да спасена будет душа моя?

Из молитвы крестителю Иоанну Предтече

Алексей Павлов, крупный, пятидесятипятилетний мужчина солидного, начальственного вида, в хорошем располо­жении духа возвращался рано утром из служебной команди­ровки домой. Он с удовольствием смотрел в окно приближаю­щегося к родным местам поезда, узнавая пейзажи, освещенные восходящим солнцем, и считал минуты приезда. Затем прошел­ся по безлюдным еще улицам, шурша навалившими за ночь желтыми листьями и наслаждаясь редкими минутами полней­шей беззаботности. «Возвращение домой» — одни только эти сло­ва волновали кровь, хотя таких возвращений было далеко за сотню.

— Тебе звонила женщина,— сказала жена, едва он пересек порог квартиры.— Представилась Марией Григорьевной.

Не знаю такой,— недовольно пробурчал Алексей, столь резко выдернутый из романтического состояния.

— Ну, здравствуй, что ли,— добавил он, потянувшись к жене.

— Здравствуй, здравствуй,— ласково отвечала она, целуя супруга.

— Так кто это мог быть? — спросил Алексей за завтраком.

— Оказывается, у тебя еще жив тесть — отец твоей покой­ной супруги. Он болен, со слов Марии Григорьевны, жены его, и очень плох. Приятная, добрая женщина. Они решили написать завещание, в котором хотят разделить квартиру поровну меж­ду ее взрослым сыном и твоим Ромкой. Надо навестить их, она очень просила.

Надо, надо,— почти машинально покивал Алексей начи­нающей лысеть головой.

Тестя своего, Ивана Федоровича, он почти не знал. Когда Алексей познакомился с будущей женой, тесть с ее матерью уже был в разводе. Рассказы о нем навек обиженной его изме­нами тещи носили односторонний характер: запойный пьяница, гуляка, хотя должность, которую он занимал перед разводом — заведующий гаражом,— не слабая по своим меркам. «Где вод­ка, там и бабы»,— любила повторять теща, холодная и педан­тичная женщина. Тесть сразу же сошелся с другой, имеющей взрослого двадцатилетнего сына. Потом официально расписал­ся, что вызвало бурю гнева у тещи: «Свою дочь забыл, а чужо­го парня кормит, поит».

«Слава богу,— думал Алексей,— что с тещей почти не при­шлось вместе жить — уехал он с молодой женой после инсти­тута в другой город работать по направлению. Через 22 года жена умерла от рака желудка, и Павлов остался один с позд­ним ребенком — шестилетним сыном. Это были страшные дни. Врачи не только прозевали начало болезни, но лечили так, что неопознанная болезнь только усугублялась. И даже когда метастазы достигли позвоночника, назначали прогревания. Два­дцать дней после запоздалой операции Алексей ухаживал за умирающей женой, не отходя ни на шаг. Два последних дня она была в коме, но так и не пришла в сознание перед смертью. Лишь открылись на несколько секунд ее голубые глаза, а из груди вырвался затяжной стон. Порой, даже спустя годы, когда на Алексея наваливается глухая тоска, ему явственно слышит­ся этот стон.