Михаил Чижов

Все так и случилось, как он предполагал: нотариус не при­нял завещание.

С чувством облегчения Алексей расстался с новоявленными родственниками, и они с сыном поехали домой. «Зачем эта непо­нятная демонстрация невозможного? Зачем его втягивают в неведомую игру, о цели которой он мог лишь догадываться? Не позвони Мария Григорьевна, он никогда бы и не узнал ни о какой квартире, тесте, его пасынке. Совершенно чужие люди, навязывающие свою волю. Кажется, благое дело: материально помочь внуку, рано потерявшему мать. Но почему сейчас, ког­да у деда с головой непорядок? Ведь по иногда доносившимся слухам тот был здоров и крепок до недавнего времени»,— так думал Алексей, трясясь в маршрутном автобусе. Биться за квар­тиру ему не хотелось.

— Я что-то не верю в их благие намерения,— подвел итог Алексей, рассказав жене о состоявшемся визите.

— Да брось тогда все это, если не нравится,— ответила она.

Через месяц вновь позвонили. Васильевич, так Павлов стал называть пасынка тестя, попросил его съездить в психиатри­ческую клинику, чтоб взять оттуда деда. Алексей не считал себя черствым, но это непонятное навязывание чужих проблем, когда его собственный рабочий день был загружен под завязку, заставляло его чертыхаться и еще более напрягать свой рабо­чий график. Послать бы все к чертям и отказаться от предло­женной удавки, но что скажет впоследствии сын?

— Опять нападал на мать,— доверительно вкрадчивым го­лосом сообщил Васильевич,— шумел, ругался.

В клинике были тюремные законы, объясняться с разным по рангу медперсоналом Павлову приходилось не раз.

— За ним нужен уход,— сказал заведующий отделением, пожимая своими могучими плечами.

«Видимо, тяжелоатлет»,— подумалось Алексею.

— А как ухаживать, когда мать при смерти? — вопросом ответил Васильевич, ежась под жестким взглядом заведующего отделением.

— Определяйте в дом призрения. Один из них находится в Городце. Там, кстати, проводят неплохое лечение. Скажу ад­рес, если желаете.

Алексей принял предложение.

— В Городецкой больнице надо платить три тысячи в месяц, а у меня нет денег,— сказал Васильевич тотчас, как они сели с дедом в «Жигули».

— Но у него же приличная пенсия фронтовика! К тому же, я помню, у него было боевое ранение. Лечить надо старика,— резко возразил Павлов.

— А на что жить моей семье?

Многое становилось понятным. Павлов замолчал.

В машине дед пристально смотрел в окно, видимо, узнавая местность. Однако висевшие как плети руки подтверждали то, что достаточно влили ему всяких «успокаивающих» микстур, чтобы успокоить. Павлов пытался внушить деду какие-то благо­намеренные истины о пользе хорошего поведения. Он утверди­тельно кивал головой, но было ясно, что внушаемое проходи­ло мимо его расщепленного сознания.